Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— Вот и Свердловск, — над самым ухом Тарелкина прозвучал голос Вассы. Ее дыхание обдавало ему щеку.

— Да-а, Чико, Чико прибыл к нам из Порто-Рико, — задумчиво и непонятно пробормотал он…

Устроились в гостинице за сельскохозяйственной выставкой.

Тарелкину не терпелось скорее пройтись по Москве. Заготовитель, с которым он попал в номер, не умываясь, одетый сразу же рухнул в постель и захрапел так, точно его душили. Тарелкин побрился, переоделся в новый синий костюм и заглянул в номер к Вассе.

Сначала он решил проехать на Красную площадь, а потом уже весь день просто шататься по улицам. Васса торопилась в свое министерство.

— Тут заблудишься, пожалуй, — улыбнулся Тарелкин.

— Оставьте прихоть — ешьте курятину, — засмеялась Васса. — Держитесь меня — не пропадете.

Васса была в Москве несколько раз и поэтому чувствовала себя рядом с наивным Тарелкиным настоящей москвичкой.

Тарелкин много читал и слышал о метро, но, оказывается, не представлял и сотой доли того, что увидел. Эскалатор, уносящий в подземные дворцы потоки людей, цветные мраморные колонны, скульптуры, мозаика на стенах, бронзовые светильники, хрустальные люстры, кипение народа, нарядные поезда-ураганы — от всего разбегались глаза.

— Мощно? — опять передразнила Васса, следя, как он вертел головой, останавливался, глазел, путался у всех в ногах и не знал, куда идти…

…По Красной площади он шагал с наигранной уверенностью, решительно сдвинув пушистые брови.

И могучий древний Кремль, и торжественная площадь, и мраморно-зеркальный Мавзолей, отражающий задумчивые ели, и многоглавый храм Василия Блаженного, видавший многое на своем веку, — все это было так знакомо по картинкам, что оставалось удивительное впечатление: он здесь уже был.

Он стоял у храма и думал о царях, о Лобном месте, о Пугачеве, о Разине, об Октябрьских штурмах, пролетевших веках. И эта древность, и это величие властно звали его на необозримые просторы. Он еще не знал, что это за просторы. Он только слышал их несмолкающий зов. Да к этому еще присоединилось что-то теплое и немного грустное. Это вспомнилась Васса.

Переполненный небывалыми и, как ему казалось, торжественными и грустными, точно колокольный звон, мыслями, он бродил по шумным улицам.

На другой день Васса занялась служебными делами, а Тарелкин, по ее совету, пошел в Третьяковскую галерею. Он ходил из зала в зал, останавливался перед картинами, которые с детства были знакомы по репродукциям. На стенах висели десятки знаменитых картин. Особенно его тронули Репин и Левитан. Долго он стоял перед картиной «Иван Грозный и сын его Иван». Потом даже сел перед ней, не в силах оторваться от лица старика. Сумасшедшие глаза царя были полны ужаса и любви. Рука судорожно припала к виску сына, меж пальцев пробивается горячая кровь. Тарелкин полез в карман за папиросой, но вовремя очнулся и чинно сложил руки на коленях. Во всем теле была слабость, а руки слегка дрожали.

— Ну и ну! Дела! — обронил он вслух. Стоящие вокруг покосились на него.

В тихих залах безмолвно ходили одиночки, парочки, группы. Толпясь, они слушали каких-то седых женщин, которые рассказывали о художниках. Держась за руки, ходили влюбленные. С блокнотами в руках мелькали по залам непонятные люди. Молодые, старые, погруженные в свои таинственные мысли. И вся эта жизнь Тарелкину нравилась. Он чувствовал себя омытым, посвежевшим. В душе разгорался дерзкий, жгучий огонек: «А я что, у бога теленка съел?» И верил, что и он кое-что еще сделает, стоит только нажать, не упустить время.

А. на вечер Васса взяла билеты в Большой театр.

— Вам просто необходимо побывать там! — уверяла она.

Пышный, красно-золотой, многоярусный зал, наполненный зрителями, знаменитые певцы, опера «Кармен» — все это заставило Тарелкина мысленно воскликнуть свое «мощно». В темноте он крепко сжал руку Вассы. Девушка сердито повернулась, но, когда увидела восхищенное лицо Тарелкина, его глаза, улыбнулась.

Потом долго добирались до гостиницы. Не доходя до нее, так и повалились на скамейку: ноги подкашивались от усталости. Здесь было темно, небо стряхивало звезды, смутно белели цветы за решеткой Ботанического сада. Впервые прорезался узенький месяц.

— Здорово, что мы встретились с тобой, — задумчиво проговорил Тарелкин, переходя на «ты». Васса промолчала, глядя на месяц. — Замерзла?

— Чуть-чуть.

Он неуклюже стянул пиджак и подал его вниз воротником, так, что рукава мели по влажному песку, а из карманов посыпались медяки. Васса, тихонько и загадочно смеясь, набросила пиджак на плечи.