Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Свалив с десяток деревьев, сели на пеньки перекурить. Кругом теснились косматые, укутанные лесом сопки. Туман полз облачками по склонам, цеплялся за деревья.

Еще три дня назад на этом пологом холме шумел бор, а теперь стало просторно, пусто: бор лежал на земле, качая сучьями, будто прилег отдохнуть. Пахло опилками, хвоей. Поверженные сосны были теплые, еще живые. Торчали пни, заплывшие прозрачной смолой.

Лишь кое-где молоденькие сосенки шевелили на ветру свежими сквозными ветвями: радовались, что теперь вольно и солнечно им.

В глубине леса гудела передвижная электростанция. От нее тянулись резиновые черные кабели электропил. Моторист Светлолобов, сидя на ведре, застеленном стеганкой, точил на электроточиле зубья пилы.

Семен курил и прислушивался. Из глубины тайги доносилось гулкое тюканье нескольких топоров: женщины обрубали с поваленных сосен сучья. Один топор тюкал торопливо, слабо, другой — медленно, с перебоями, третий бил уверенно, сильно. Семен знал, что это рубит Клаша Пивоварова.

Он смотрел в небо, рассеянно пускал папиросный дым и мысленно видел статную девушку в белом платочке, в вишневой кофте, в сапогах. Девушка размахивает топором, по-мужски широко и сильно, он сверкает, летят сучья. Клаша работает без остановки, легко прыгая в путанице сучьев через большущие стволы. И только пересыхающие губы выдают, что работать тяжело.

«Тук! Тук!» — слышит Семен. Словно звали его «Жду! Жду!» Семен сдвинул кепку на брови и почесал заросший затылок, потом двинул кепку на затылок и почесал брови.

Там, где работала Клаша, тарахтел трактор: Степка Лоскутов таскал хлысты к дороге.

«Тук! Тук! Жду! Жду!» — выстукивал топор.

— Эх, елки зеленые! — пробормотал Семен и насторожил ухо в сторону дальней лесосеки…

Когда с гулом рухнула сосна, Семену показалось, что далекий топорик-дятел стих — наверное, Клаша прислушивалась к шуму.

— Свадьба-то у тебя когда? — спросил Ягодко, прищурив светлые глаза и определяя наклон сосны.

— Через три дня, — Семен крякнул и посмотрел на Ягодко радостно-изумленными глазами, точно сам впервые услышал о своей свадьбе.

— Совсем ты, брат, ошалел, — засмеялся Ягодко, — готов руками вывертывать лесины! А я бегай за тобой высунув язык!

Заголосила пила, словно хотела вырваться из рук Семена. Справа и слева тоже валились сосны, охала тайга…

В перерыв к станции пришли все вальщики, расстелили брезент и вытащили из сумок бутылки с молоком, с чаем, разложили картошку, огурцы. Только Семен скрылся куда-то.

— К Клаше своей потащился. Любовь картошкой не накормишь, — проговорил моторист Светлолобов, круглолицый, с хитрыми глазами. Он говорил басом, а смеялся неожиданно бабьим голосом: «Хе-хе-хе!»

— Клавка — девка отчаянная, оторви да брось. Запряжет его, как смирного мерина, хе-хе-хе!

Семен шел лесом и ел густо посоленный ломоть хлеба. Волчий табак — белые пампушки, похожие на грибы, громко щелкая, лопались под сапогами. Они выстреливали облачками ядовитой пыли, напоминающей нюхательный табак.

Среди зарослей целебной кровохлебки прятались маленькие кочаны заячьей капусты.

Семен срывал розовые кукушкины башмачки, надутые, как пузыри, фиолетовые кукушкины слезки, золотые шишечки девятника, который будто лечит от девяти болезней, мелкие красные цветы «богородицын чай».

Он держал букет сразу двумя руками, выставив далеко вперед, словно нес кринку, доверху налитую молоком. Цветы не бревна, а кожа на ладонях так огрубела, что стоило отвернуться — и уже не ощущал: в руках они или выпали.

Семен прислушался: трактор выл и ревел.

Выйдя на лесосеку, Семен спрятал букет за спину: он разглядел в балагане из веток Клашу и других женщин-сучкорубов. Незаметно бросив букет, деловитой походкой направился к трактору, разрывая паутину, натянутую струнами от куста к кусту.

Лесосека была завалена лесинами, кучами обрубленных сучьев, утыкана свежими пнями, застлана войлоком из опилок, желтой хвои, серых шишек. Несколько трухлявых, шерстяных от моха валежин лежало в траве. Придавленные хлыстами кусты шиповника краснели каплями ягод. Просвеченная солнцем, изумрудная сосновая поросль была по колена Семену. Пахло крепко и молодо смолкой, развороченной трактором землей. Кое-где переломленные сосенки уронили на землю верхушки.

Из бункера, позади кабины, валил удушливый дым: трактор работал на сосновой чурке. Сверкая гусеницами, с хрустом подминал он сучья, кусты багульника, молодые деревца. «И не нужно, а истребляет», — нахмурился Семен.