Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— Вася, пойдем домой, — попросил он жалобно.

— Сам увязался, а теперь канючишь, — рассердился Кривенок. — И киснет, и киснет!

— Голова болит, холодно, — поежился Кубарь.

— Ерунда, пройдет! Девчонка ты, что ли? Идем в шалаш, поспишь там. Хочешь есть?

— Нет, — печально шепнул Кубарь.

Кривенку стало жаль брата, и он заботливо уложил его в шалаше на еловые ветви, застланные мешком, и укутал одеялом. Кубарь трясся и хныкал тоненьким голоском.

«Заболел, что ли?» — встревожился Кривенок.

Стемнело. Распалили большой костер. Вкусно пахло дымком, ухой и печеной картошкой. Лес утонул в черной пучине ночи. Костер шумел, озаряя косматые ели, шалаш. В круг света высовывались большие ветви с недвижной листвой. На них плясали красные пятна. Иногда в свет врывалась птица, шарахалась в сторону.

Кубарь отказался от ухи, и затих, должно быть, уснул.

Кривенок потрогал его пылающий лоб и прошептал:

— Плохо дело.

У всех было неважно на душе.

— Хоть искупаемтесь, что ли! — воскликнул недовольный Быча.

Едва разделись, комары облепили, пищали, жалили. Напротив было три островка, заросших дикими яблонями и шиповником.

Кривенок подплыл к одному острову. Обрывистый берег густо свесил веревки корней. Вода, чмокая, сосала обвисшие, лохматые ветви, сердито бурлила, трепала их. Кривенок ухватился за ветвь. Ноги ощущали какие-то скользкие корни, стебли, траву. Стало жутко во мраке, в черной бурлящей воде. Казалось, вот-вот кто-то схватит цепкими холодными руками.

Кривенок оглянулся: на берегу пылал костер, освещая шалаш, ведро и пышную ель. От костра в черную воду падал огненный столб.

Бычу и Шурика течение отнесло ниже. Их голоса доносились из протоки между островами. Потом голоса затихли. И вдруг в тишине раздался жуткий, глухой крик: «А-а-а» — и опять затихло. И вновь: «А-а-а» — и смолкло. Словно кто-то захлебывался.

Кривенку стало страшно, он выпустил ветвь и быстро поплыл к костру. Но сильное течение понесло его прямо к непонятному крику. Кривенок отгребался что есть мочи.

— Васька-а! Шу-урик то-нет! — неожиданно закричал Быча совсем недалеко, в протоке. — Скоре-ей! — крик уже переходил в вопль.

Кривенок испуганно поплыл в протоку. Руки его торопливо шлепали по воде.

Он вспомнил, как утонул его дружок Вовка. Кривенку тогда было восемь лет. Потрясенный, он заглянул в дверь Вовкиной квартиры и, крикнув матери: «Вот Вовкины трусы, а он утонул», — бросил сверток, убежал и спрятался на чердаке. Ему казалось, что это он виноват.

Кривенок еще сильнее заработал руками и ногами. Разглядев Бычу, подплыл.

— Где Шурик?

— Вот. То вынырнет, то опять.

— А чего не поможешь?

— Да-а, утянет с собой!

Кривенок осторожно скользил по течению, ничего не видя. Внезапно впереди, в двух шагах, вынырнула голова, зашлепали, брызгая, руки. Шурик, захлебываясь, глухо замычал и опять скрылся под водой. «Только бы не схватил!» — подумал Кривенок, ныряя. Голова его ткнулась во что-то мягкое, скользкое. Он ухватил Шурика за спину, толкнул, но Шурик не плыл. «Зацепился ногами», — понял Кривенок и стал спускаться ниже. Вот колени Шурика, ноги — одна болтается, а другая недвижна. Руки Кривенка вцепились в переплетения корней. Воздух в легких уже кончался. Еще секунда, и Кривенок сам захлебнется. Он судорожно дергал и рвал корни. По лицу его ударила нога. «Выдернул», — обрадовался Кривенок, всплывая вверх. Он уже хлебнул воды и сейчас кашлял, плевался, тряс головой и жадно хватал воздух.

Через несколько минут ребята, дрожа, прижимались к бушующему костру. Губы их посинели, мокрые волосы слиплись.

Шурик и Быча, испуганные, притихшие, забрались в шалаш, уснули.

Кубарь бредил, метался, и Кривенок решил не спать. На нем был старый отцовский пиджак ниже колен, отцовская кепка, повернутая козырьком на затылок. Кривенок охватил поджатые колени, уткнул в них подбородок, смотрел в костер и слушал голоса таежной ночи.

Вот хрустнул сучок в лесу, а потом словно кто-то почесался боком о дерево. Зашумела тревожно листва и снова уснула, обвисла. На острове тоскливо вскрикнула неведомая птица, будто ее схватили. Мягко прошуршали крылья над головой. Река во тьме чмокала, хлюпала, всплескивала, мерещилось, что множество каких-то животных жадно лакало воду.

У Кривенка на душе было хорошо и тепло оттого, что он не испугался и спас друга, оттого, что он сумел один вести все хозяйство. Еще неделю назад мама говорила, что он лоботряс. Сейчас же он сам удивлялся, как это можно было только бегать по крышам и гонять голубей.