Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Кривенок гикнул, выжал стойку среди двора и обезьяной взлетел на крышу. Она была чисто вымыта, еще сыровата и облеплена сорванными листьями и мокрыми клочками пуха. Подсыхая, крыша дымилась.

Особенно Кривенок любил небо и кучевые летние облака с белоснежными вершинами. Он долго мог лежать на крыше и смотреть вверх. Медленно плыли ватные стога, наполненные светом. Откуда они? Куда они? Кривенок начинал мечтать: вот он каким-то чудом научился плавать в воздухе. Он плывет к облакам, лежит на пушистых вершинах, ныряет с них. Он — легкий голубь-почтарь, а под ним медвежья тайга на сопках, степи, заросшие по колено травой и цветами. Их запах волнами катится к облакам, как дыхание земли. Она мигает синими глазами озер. Поплыл бы над золотистыми океанами, увидел бы неведомые страны, увидел бы острова Суматру, Яву, Борнео. Эти острова, наверное, пахнут, как лимон.

Кривенок радостно вздохнул. Как небо, облака и море, он любил птиц, особенно голубей.

На чердаке пахло пылью и голубиным пометом. Раздавалось хлопанье крыльев, воркованье, писк длинноносых птенцов. Голубки, наклевавшись зерна, с тугими, как мячи, зобами, залетали в клетки, захватывали в свои клювы раскрытые клювики пискунят и выбрасывали им из зобов готовую пищу.

— Гулиньки, гулиньки, — ласково приговаривал Кривенок, открывая чердачную дверцу и спускаясь на землю.

Среди двора стояло зеленое корыто с прозрачной водой.

Вот слетели комками снега белые голуби, за ними черные как сажа, кофейные, шоколадные с белыми крыльями, нежно-желтые с белыми хохолками и алыми лапками, чистейше-розовые с широкими, трубой, хвостами. Их розовые шеи в лиловых пятнах горделиво тряслись. Свистя тугими крыльями, вспархивала голубка в блекло-синем оперенье с золотистой шейкой. Самцы ворковали, раздувая шеи, кружились вокруг голубок, волоча по земле крылья.

Голуби купались в корыте. Особенно любил купаться Мохноног — большой белый голубь с лохматыми, как будто меховыми, лапами. У него были розовые глаза, а шея в фиолетово-золотистых пятнах. Прыгнув в корыто. Мохноног бил по воде звонкими атласными крыльями, поднимая тучу сверкающих брызг.

Сидя среди голубей на рассохшемся бочонке, Кривенок забыл обо всем на свете. О делах ему напомнил с крыльца заспанный и недовольный Кубарь:

— Есть хочу!

Кривенок засучил рукава и штаны, повязал материн фартук. Взяв в рот макаронную трубку, пососал из кастрюли воду и пустил струю в Кубаря. И его же одернул:

— Не балуйся!

Высыпал макароны в воду, поставил на открытую конфорку. На другую конфорку воздрузил кастрюлю с сухими фруктами. Сморщенные половинки яблок плавали, как пробки.

Весь стол, плита и даже пол около плиты были уставлены чашками, тарелками, кульками с сахаром, с солью. Нос у Кривенка был в саже, губы — в повидле, а руки — по локоть в муке.

Кубарь смотрел на него с уважением и даже пытался помогать ему.

— Не крутись под ногами! — то и дело покрикивал Кривенок. — Снова ты в кастрюлю грязными руками?!

Кривенок чиркнул спичкой, с треском вспыхнула, скручиваясь, березовая кора, очень сильно и густо закоптила. Поленья над ней почернели.

Кривенок и Кубарь, сидя на полу, любовались пламенем. Кривенок испытывал гордость: все ведь это он соорудил. Обед приготовить — пожалуйста! Дом содержать в порядке — пожалуйста!

— Дым! — удивился Кубарь.

Кривенок глянул: во все щели конфорок с плиты полз густой, черный дым. Закрыли дверцу, но дым повалил еще гуще.

— Наверное, дров натолкали много! — всполошился Кривенок и принялся вытаскивать верхние поленья. Дым хлынул в дверцу такими удушливыми густыми клубами, что Кривенок и Кубарь зачихали, из глаз потекли слезы. Кривенок вскочил, ничего не понимая и не видя, запнулся о ноги Кубаря и растянулся на полу.

— Не вертись под ногами! — закричал он и начал распахивать двери и окна. На улицу выкатились темные клубы, словно дом загорелся.

Кривенок схватил ведро, в отчаянии плеснул в плиту. Глаза выедало, пахло противно, из плиты текло.

— Трубу не открыл, — задумчиво произнес откуда-то из дымных облаков невидимый Кубарь.

— Как бы не так, — огрызнулся Кривенок и незаметно выдвинул вьюшку, — открыта труба, чего врешь! Что я, маленький, что ли, понимаешь! — закричал он, боясь больше всего, чтобы Кубарь не догадался об его промахе.

Через полчаса в плите весело шумел огонь, дым из кухни уполз на улицу, но пол, Кубарь и сам Кривенок были черные — ни дать ни взять кузнецы в кузнице.