Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

«Змеятниками» Томилин зовет винные погребки, где оставляет зарплату.

— Понимаешь… это… денег кот наплакал, — бормочет Сметанин и выворачивает карманы. — Всего лишь четыре рублевки. Да и неохота. Пьяный, сумасшедший — одно и то же.

Томилин выворачивает свои дырявые карманы.

— О, доля бедняка! — произносит он, когда обнаруживает пять потертых рублей. — А может быть, пощупать карман у Талалай? Да нет, не даст, сквалыга. Я должен ей, как бывают должны в романах ростовщикам.

Томилин живет на квартире у Талалай. Она тоже работает в парикмахерской: подметает, моет приборы, подает салфетки, сидит в кассе.

— А если… это… плюнуть? Вино, змеятники… не люблю я, — робко произносит Сметанин.

Глаза у Томилина вдохновенно загораются. Сметанин знает: в такую минуту для него нет ничего невозможного.

— Снимай пиджак! — шепчет нетерпеливо Томилин.

— Зачем это? — недоумевает Сметанин.

— Снимай, тебе говорят! Гения всегда потом понимают.

Томилин сдергивает с друга пиджак.

Парикмахерская находится в пяти кварталах отсюда. Талалай осталась там мыть полы.

Под огромными густыми деревьями Ферганы темнота, а над вершинами светлый сумрак. Точно под косматыми ветвями осела черная гуща ночи.

Сметанин всегда ходит, глядя в небо, что-то упорно разглядывает в высоте. Походка у него ныряющая, необыкновенно легкая. Голова то выскакивает над толпой, то исчезает, и волосы то взлетают, то опускаются. Чем сильнее Сметанин задумывается, тем быстрее начинает идти. Наконец он замечает, что почти бежит. Но сейчас даже он едва успевает за Томилиным.

Запахло удушливой гарью: Талалай сжигает волосы, настриженные за день. Из трубы парикмахерской тяжело выползает желтоватый дымок и течет с крыши на землю извилистым густым ручьем.

— Замри здесь, — толкает Томилин Сметанина за ствол толстой чинары на берегу арыка.

Томилин начинает быстро приседать, его дыхание становится шумным, а лицо красным. Взлохмачивает белокурые волосы, дергает вниз «молнию» на куртке.

— Это… чего ты затеял? — изумляется Сметанин.

— Молчи и благоговей!

Томилин врывается в парикмахерскую, держа в руках пиджак.

— Евдокия Ивановна, — выкрикивает он, задыхаясь, — ради бога скорее… Ох… скорее… Фу-у…

— Господи, что такое стряслось? — пугается Талалай, стоя около умывальника. Ее пригоршни полны радужных, мыльных пузырей. Талалай торопливо обмывает руки и берет полотенце.

Она полная, шея в складках гармошкой, как голенище сапога у цыгана. Талалай была когда-то замужем за инженером и жила в Ташкенте, а после смерти мужа переехала к матери в Фергану. До сих пор она вздыхает о большом городе:

— Ведь там культура, а здесь деревня-матушка!

Говорить Талалай старается как можно «культурнее». Томилин в своей комнате часто слышит из кухни: «Наш кот не реагирует на мышей…», «У гусей нету даже тенденции идти домой…»

— Пиджак! Понимаете? Пиджак! — задыхается Томилин. — Во, совсем новый, мечта холостяка. Это вам не баран чихнул. И недорого. Сто я наскреб, — Томилин показывает уголки рублевок, зажатых в кулаке, — еще столько же не хватает. Выручайте! Бежал пять кварталов.

— Фу ты, сумасшедший, перепугал до смерти! Никакой организованности, — говорит облегченно Талалай. — Дай-ка посмотрю!

— Пальчики оближете! Вот так и повезет иногда человеку. Судьба! — машет Томилин пиджаком.

— И правда, приличный. Давно бы приоделся, а то эта тенденция шляться в змеятники… Деньги только пускаешь на ветер, — ворчит Талалай, роясь в большой сумке. — На, держи!

— Кланяюсь до земли. Скоро верну. Бегу! Ждут!

Томилин уносится, ошеломив Талалай бурным натиском. Он подбегает к Сметанину и машет перед его носом сотней. Сметанин покорно плетется за другом.

Поливальщики, засучив штаны до колен, запрудили камнями и землей арыки и, швыряя на дорогу ведрами и лопатами сияющую воду, полили улицу. Небо над ней еле видно. Стволы чинар, как могучие ряды колонн, поддерживают сплошной свод из ветвей. В лиственных тоннелях по-утреннему свежо и чуть сумрачно.

Маленькая деревянная парикмахерская окрашена в синее и белое. Под огромными чинарами она игрушечная, нарядная. Она вделана в решетку и стоит в парке, а дверь ее выходит на улицу. На крыше шапка из шуршащей покоробленной листвы. По стеклу большого окна белой краской написано «Парикмахерская». В окно видны два больших зеркала, в креслах двое мужчин с пеной на щеках; два мастера в белых халатах — Сергей Томилин и Костя Сметанин.