Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Томилин мрачный, сонный. Голова болит. Денег нет. Ну, что это за жизнь, спрашивается? Сам себе противен. Нельзя больше так жить!

Сметанин, не снимая халата, выходит из парикмахерской, садится под окном на скамейку. Она такая низкая, что острые колени едва не касаются груди. Сметанин весело и беспокойно смотрит на столовую, что виднеется за деревьями через дорогу. Зеленая краска на ней от жары потрескалась, и столовая стала чешуйчатой.

Солнечный свет прорывается между ветвями мощными прожекторными лучами. Они скрещиваются. Вся даль улицы рябится — сыплется множество листьев.

Удивительный город — Фергана! Это и не город, а громадные живописные заросли. Плещется множество арыков. Пахнет дынями. Воздух сверкает: он полон ослепительных лучей.

Сметанин, радостно вздохнув, чиркает спичкой и задумчиво глядит на огонек. И кажется, что он смотрит куда-то очень далеко, видит что-то хорошее, улыбается ему.

Огонек трепещет уже около пальцев. Из огонька торчит обгорелая, скрюченная спичка. Сметанин мотает обожженными пальцами и чиркает новой, освещает свою загадочную даль. О ней не знает даже Томилин. Есть вещи, о которых вообще невозможно говорить.

Сметанин опять мотает обожженными пальцами и ласково смотрит на чешуйчатую столовую.

Томилин видит в окно, как собираются мальчишки и лезут к Сметане в гремучий от грецких орехов карман. Костя преображается, хохочет, возится с ребятами. Он удивительно любит детей.

Приходит клиент, и Сметанин, возбужденный, влезает в маленькую дверь парикмахерской, подмигивает Томилину, хлопает по плечу, как бы говоря: «Ничего, брат, скоро и я…» Томилин кивает на столовую, грозит ему пальцем.

Прибегает из конторы рассыльная. Сметанина отправляют за десять километров, в Маргелан, стричь допризывников.

— Неделю… это… носа моего не увидишь, — говорит он и неловко сует Томилину два червонца. — На столовую… А змеятники… плюнь и перекрестись! — Он уходит своей ныряющей походкой.

Томилина и Сметанина всегда обслуживает официантка Зиночка. Это пышная крупная блондинка с румянцем во всю щеку. Карманы ее белого фартука оттопырены: из одного торчат скомканные деньги, из другого — звякающие ложки.

Зина иногда криво подписывает в меню: «Суп с гусёй», «Канпод». Когда «суп с гусёй» подает она, он бывает особенно вкусным.

Сегодня Зина как никогда привлекательна, и Томилин говорит:

— Вы, Зиночка, можете свести с ума.

Она улыбается и наивно спрашивает:

— Это почему же так?

— Вы такая красавица, взглянешь — ахнешь! Царевна!

Зина мягко и тихо смеется, ярко краснеет и смущенно отворачивается, потом взглядывает на него и опять отворачивается.

— Ой, да ну вас! Все вы такие! — И, забыв положить чайную ложечку, уходит, покачивая бедрами.

Глядя ей вслед, Томилин рассеянно размешивает сахар в стакане ножом…

Томилин бредет по дорожкам в желтой трухе от растоптанных листьев и думает: «А недурно, черт возьми, когда в твоей комнате поселится такая вот аппетитная Зиночка. Сразу станет уютно. Исчезнет одиночество. Не будет холостяцкой безалаберности».

Почему-то представляется, как Зина, улыбаясь, подает глаженую сорочку, теплую от утюга, пахнущую слегка паленым.

Он вспоминает о Сметанине. Костя дружит с Зиной уже с весны. «Таких, как Сметана, женщины всегда оставляют с носом…»

На другой день Томилин приглашает Зину вечером в кино.

Скамейки и экран огорожены высоким забором. Мальчишки вскарабкались на тополя, смотрят кинокартину с улицы. Поджаренные за день солнцем, стучащие листья кружатся над «залом», падают на зрителей, бросают на экран тени. Листья лежат на полных коленях Зины. Луна сияет над головой.

И все это для Томилина удивительно.

Он берет большую белую руку Зины и гладит. Он плохо понимает, что происходит на экране, а Зина спрашивает:

— Что это, артисты по-настоящему целуются? А вот вино пьют… так это настоящее вино? И они по-настоящему пьянеют?

Эта наивность восхищает Томилина. «Большой ребенок», — думает он. Интонации у нее тоже какие-то полудетские, непосредственные.

Выйдя из кино, они бредут по улицам. Вьюжится знаменитый ферганский листопад. Множество деревьев и садов высыпают и высыпают вороха листьев. На земле негнущаяся ломкая листва по колено. На крышах она как ржавые сугробы. На ларьках будто расстелены рыжие шкуры.

Через открытые окна листву наметает в комнаты, в постели, в шкафы. Листья падают в магазинах на чаши весов, в столовых — в тарелки с супом.