Асташев худощавый, легкий. Он двигается быстро, даже грациозно, как танцор. Лицо его прожарено солнцем и опалено горячими азиатскими ветрами до черноты. На таком лице поразительны синие глаза и почти белые, выгоревшие волосы, спадающие на лоб. Даже на свадьбе он не изменил своей походной, спортивной куртке. Серая, шуршащая, кое-где припаленная у костра, она вся в карманах, в серебряных росчерках «молний».
— Познакомься, — говорит Лидочка Залесову, — это… — она запинается, — это Илларион Витальевич.
«Не может же девочка сказать: „Папа, познакомься с папой“», мелькает в голове Залесова. Он чувствует себя подавленным — столько во внешности Асташева своеобразия, оригинальности.
Двадцать лет Асташев проводит по раскаленной рыжеватой земле Ферганской долины каналы, арыки. Двадцать лет неутомимо ездит из кишлака в кишлак. Вода — кровь земли, говорят узбеки, и он дает хлопковым полям и виноградникам эту светлую кровь.
Когда Асташев размашисто и шумно входит в какую-нибудь колхозную чайхану и приветствует всех по-узбекски: «Хорманглар!» — «Не уставать вам!», все хлопкоробы, шелководы, виноградари с почтением кланяются, прикладывая руку к сердцу, и каждый спешит протянуть пиалу с зеленым чаем.
Асташев пожимает руку Залесова:
— Присоединяйтесь к нашему колхозу.
И Асташев ведет Залесова вдоль стола:
— Познакомьтесь, друзья: Игорь Ильич!
Кругом молодежь. Наверное, однокурсники Лидочки. На почетных местах тетя Лиза в новом синем платье с белым воротничком и пожилой полковник с седым ежиком волос и с постоянно слетающим пенсне.
Залесов пожимает горячие руки.
— А вот это, позвольте вам представить, жених, Алеша Капустин. Профессия зловещая — хирург. Лечить не любит, а сразу режет. Чик — и готово, без руки и без ноги. Это у них быстро!
Под общий смех перед Залесовым встает высокий, широкоплечий и солидный человек в светлом костюме. Но слегка курносое лицо совсем молодое, почти юношеское. Залесову нравятся его добрая улыбка и мальчишеские глаза. Алеша говорит сердечно:
— Хорошо, что мы познакомились с вами.
По этому тону Залесов чувствует, что Алеша все знает и тоже, как Лидочка, не судит.
— Прошу к костру! — размашисто показывает Асташев на стол.
Залесов понимает, что он привык к ночевкам в степи, что у костра он ест и спит.
— Штрафную! — Асташев наливает бокал вина.
Залесов тихо и мягко поздравляет жениха и невесту, чокается, выпивает. Он насторожен, чувствует себя неудобно, не знает, как держаться. А вдруг всем уже известно, что он отец Лиды? Но простота, сдержанность и скромность приятны и уместны всегда и везде. Поэтому Залесов и старается быть таким. И вдруг вспыхивает мысль: «Зачем пригласили? Я же в их глазах никто. Я не существую. Должно быть, я для них такой жалкий, что они могут передо мной великодушничать! Нарочно пригласили?» Он растерянно озирается.
— Ну, отец, гордись дочкой! — кричит полковник через стол и ловит пенсне, которое, сверкнув, падает и болтается на цепочке.
— Горжусь! — Асташев подмигивает Лиде. Он держит в одной руке трубку, а в другой бокал вина.
Все тянутся, чокаются с Асташевым и со Стасей.
Скрывая замешательство, Залесов тоже чокается. Он видит, как у тети Лизы сердито шевелится нос, ловит встревоженный Лидочкин взгляд. Стеснительной, жалкой улыбкой старается успокоить ее: «Ничего, ничего. Прости меня». Она тоже отвечает улыбкой: «Не волнуйся».
Залесов почти не пьет. Ему хочется думать о людях, о жизни, о себе. В душу вливается покорная печаль.
И хотя все заняты, поют, разговаривают, Залесову кажется, что на него порой пристально смотрят и Стася, и тетя Лиза, и Асташев.
Залесову представляется его присутствие здесь неестественным и даже нелепым. «Зачем я приехал? — в тоскливом смятении снова спрашивает он себя. — Кому это нужно?»
Чем больше молодежь шумит, тем больше нравится это хозяевам и тете Лизе. Большая, величавая, переходит она вперевалку от стола к столу, и громко звучит ее басистый смех. От нее не отстает полковник. Его старомодная галантность смешит студентов.
— Молодежь! Вам хиханьки да хаханьки, — говорит он. — А знаете ли вы, что это — золотые руки?! — Полковник целует большую руку тети Лизы. — Эти руки спасли мне жизнь! И не мне одному.
— Будет тебе, шальной! — Тетя Лиза смеется и треплет полковника по щеке. — Оглоблей тебя, оглоблей. За болтовню-то, говорун!
Полковник одним глотком осушает бокал.
— Ну и утроба у тебя, батенька! — поражается тетя Лиза. — Какие там еще руки придумал! Золотые, медные! Руки как руки. Гляди — толстые, почти мужицкие. Лекарством всяким пахнут. И всю жизнь я ворчу на свою работу. Надоело. Это вон Илларион без ума от своих канав.
Читать дальше