Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— Да, батенька мой, и здоровье не сохранил, — наконец говорит она, откладывая трубку. — Истрепал сердце-то! К чему же ты пришел, не пойму? К разбитому корыту, что ли? Не-ет, оглоблей, оглоблей!..

Все эти двадцать лет Залесов жил полный ожиданий и надежд. Строил планы, мечтал. Ему казалось, что еще год, еще два, ну три, и нахлынут какие-то большие дела, события, и он что-то совершит. Он представлял себя то великим актером, то крупным ученым, который в знойной пустыне проводит каналы, сажает леса, то геологом, который продирается в дебрях тайги. Вот он восходит на вершину сопки, лицо обветренное, грубое, ветер треплет бороду, лосевую куртку. Во рту видавшая виды трубка, за плечами ружье. У ног неведомая долина. Здесь Залесов открыл огромные залежи золота. О делах его и скитаниях пишут книги…

А пока Залесов так мечтал, прошли пятилетки, прошумела война.

Во время войны он снова ушел в театр — из-за брони. Бывало, вскакивает утром с постели и, взволнованный, бежит к соседям: «Слушали „В последний час“? Что передавали?» И когда говорили о сдаче какого-нибудь города, Залесов чуть не плакал, сжимая кулаки. У него по-настоящему болело сердце.

Многие соседи помнят, как Залесов бегал торжествующий по общежитию и кричал: «Разгром под Сталинградом! Слышите? Окружили! Герои! Мало восхищаться ими! Это же… я не знаю что!» На глазах его сверкали слезы радости.

Война кончилась. Люди работали, отстроили города, заводы. Залесов влюбленно следил за их делами и снова мечтал открыть золотую долину. Благо для мечтаний оставалось много времени. В одном клубе он вел драматический, а в другом танцевальный кружок. Занимался каждый вечер три часа — и все. Залесову нравилась эта работа — легкая, спокойная и никакой ответственности.

Постоянным и главным чувством у Залесова была влюбленность. Он всегда был влюблен в какую-нибудь женщину, в жизнь, в природу. Любил он горячо, нежно, восхищенно.

По характеру мягкий, душевный, стеснительный, Залесов был любимцем всех окружающих. Да врагов у него и не могло быть. Натура его бездейственная, ленивая, но чуткая — болезненно страдала от всяких споров, схваток, резкостей, и поэтому он всегда сторонился их, уступая всем и во всем. А ничего не делая, не так-то уж трудно оставаться хорошим для всех подряд.

Восхищенный, влюбленный, он и не заметил, как пронеслись двадцать лет и он начал стареть…

— Да-а, ни богу свечка, ни черту кочерга, — задумчиво бурчит тетя Лиза. — Купи хоть подарки! На свадьбу же идешь… К дочери.

Удивительна бывает встреча с городом детства, да еще с таким городом, как Фергана, да еще когда ты не видел его двадцать лет.

Идут мимо Залесова толпы людей, и у каждого связано с Ферганой свое, неповторимое. И у него, Залесова, есть своя Фергана. Никто не видит ее такой, и никто не поймет, что она говорит его душе.

Середина марта. Деревья еще голые. Теплынь. Ослепительно сверкает солнце. Огромные тополя увешаны плюшевыми серыми сережками. Чуть дохнет ветерок, и они сыплются на асфальт, щелкая, точно крупные капли дождя.

Шлепнется плюшевый червячок, и над ним поднимется маленький клубочек желтоватого дыма — вылетит пыльца. Много таких дымочков возникает на дороге, на тротуарах, под тополями.

Утром побрызгал весенний дождик, и асфальт, мостовая покрылись черными кляксами — это красили размокшие червячки. Вся Фергана словно обрызгана чернилами. Червячки размокли в лужах, сделали их черными.

«Милая, милая», — говорит мысленно с Ферганой Залесов.

Всю весну что-нибудь да сыплется на нее. Деревьев такое множество, что зеленая пыль и горошинки семян засыпают все ямки, канавки, воду в арыках и даже плечи и волосы людей. Под каждым деревом зеленый круг.

Залесов беспокойно вглядывается в людей. Бывало, на каждом шагу его окликали, он разговаривал, смеялся. А теперь идут все незнакомые люди.

И только по-прежнему всюду чистят арыки, сажают деревца, окапывают и белят яблони и урючины. И только по-прежнему из садов вываливаются ватные клубы дыма, пахнет горелыми листьями.

Щемящая грусть переполняет душу, — в своей Фергане он оказался чужим…

…Тетя Лиза ушла к Стасе еще днем — помочь.

Наконец вечереет. Залесов подходит к воротам дома Стаси и чувствует — не в силах открыть калитку. Руки дрожат, и кажется ему, что он упадет. Как его встретят? Как ему вести себя? Что говорить? Что делать? И страшно, и стыдно, и уже Залесов жалеет, что приехал. Лежать бы сейчас в тихой самаркандской комнатке, листая печальный томик Блока.