Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 3.Свидание с Нефертити. Роман. Очерки. Военные рассказы

«Когда я пришел с войны, то самым большим моим чувством было — война в прошлом, слава богу, наступил мир. А когда наступил мир, появились новые проблемы, я заинтересовался этими новыми проблемами, интересуюсь по сию пору. Все мечтаю прорваться к войне. Мечтать-то мечтаю, но современность держит меня, не отпускает… Признаюсь, я недостаточно писал о войне. Поживем, может быть, исправлюсь». (Стенограмма выступления в Московском пед. институте им. В. И. Ленина, 1982.)

В литературу В. Тендряков пришел с первым военным романом «Экзамен на зрелость», написанным в 1944 году еще в Подосиновце. Это был период ученичества, роман не был опубликован. Несмотря на то, что роман был несовершенен, автор встретил к себе доброжелательное отношение такого мастера, как Н. Атаров. «Повесть написана человеком, абсолютно не представляющим, что такое литература. Никакой школы. Полное отсутствие технических навыков. Ужасный язык… Но за всеми несуразицами и промахами — редкая наблюдательность, неподдельная искренность, живая душа. Вывод? Надо работать. Серьезно и много. Тогда может выйти толк… Атаров был первым… кто залез в неуклюжие ученические каракули Тендрякова и что-то там разглядел». (Томашевский Ю. Вчера и сегодня, Сов. писатель, 1986). Признательность к Н. Атарову Тендряков пронес через всю жизнь.

К теме войны В. Тендряков вернулся спустя много лет. И его первые военные рассказы родились из непосредственных устных зарисовок. Все они имеют реальную жизненную основу.

«Письмо, запоздавшее на двадцать лет» снабжено авторским уточнением: «Это произошло летом 1943 года. Имена и фамилии здесь подлинные. Автор обращался к героине рассказа Любови Дуняшевой с просьбой откликнуться». В той же короткой записи замечает: «Похоже, не дошло… Этот рассказ напечатали в журнале, перепечатали в книге, а ответа все нет и нет. Где ты, Любовь Дуняшева?» Последняя приписка была сделана уже в 1970 году, спустя семь лет после первого опубликования. «Прошло еще шесть лет, по моему рассказу снималась киноновелла режиссером Ю. Соловьевым. А через год, разбирая читательские письма, я ахнул… Любовь Дуняшева отозвалась. Пришел ответ на „письмо, запоздавшее на двадцать лет“». (Авторский комментарий к переписке с А. Кожевниковой-Дуняшевой, архив писателя.)

По отдельным высказываниям писателя в письмах и интервью, по дневниковым записям, по воспоминаниям, отложившимся в памяти друзей, создается образ человека, активно не приемлющего войну, как противоестественную крайность, несовместимую с высокими гуманистическими целями человечества.

С горечью Тендряков писал: «Возникло заносчивое суждение, которое шумно подхватили не слишком взыскательные литераторы: война, мол, нравственно очищает человека, делает его честней, отзывчивей, житейски крепче, даже добрее. Увы, война есть война, да еще столь жесточайшая, какой не знала история. Когда гибнут миллионы, человеческая ценность падает, а это неизбежно сказывается и на человеческих отношениях. Те, кто перестрадали войну, ни добрей, ни честней, ни нравственней не стали, напротив, многие все еще продолжали оправдывать свои поступки ходячей фразой: „Война все спишет“».

И только у людей с обостренной совестью и врожденной душевной чуткостью жестокости войны вызывали неистовое — до страдания, до самоотречения — стремление к «разумному, доброму, вечному». (Тендряков В. Следопыт человеческий. — Предисловие к «Избранному» В. Гончарова. М., Худ. лит., 1978.)

Эта мысль подтверждается далее: «Жестокость, может быть, неизбежная на войне, в равной мере опасна и для побежденных и для победителей». (Тендряков В. Архив писателя.)

Заслуживает серьезного внимания признание писателя в интервью, которое он дал «Литературной газете»: «Как ни странно это прозвучит, на войне я прожил самые уравновешенные дни моей жизни — не знал никаких внутренних сомнений, никаких колебаний. Я знал одно: впереди противник, рядом с тобой товарищи, позади страна, которую я защищаю… Думаю, что о войне еще напишу…» (1979, 18 апреля.)

«Я знаю таких писателей-солдат, которые избегали писать о войне… Никто, кроме близких, не знал, что в самое последнее время он начал писать о войне. О своей войне. Что-то вдруг потянуло. Я могу представить себе это что-то. Оно прорывается сквозь любую злободневность. Память о войне, о своих товарищах по полку, погибших, пропавших, память эта, оказывается, жила в тебе неистребимо. Однажды ее жар прорывается и все далекое высвечивается до малейших подробностей. Целая жизнь, прожитая после войны, куда-то исчезает, и ты оказываешься лицом к лицу со своей юностью, с войной — с теми „сороковыми-пороховыми“.