Наличие предопределенности, я считаю, великое открытие, которое не совсем понято и по сей день.
Толстой понимал бессилие человеческой воли и желаний, но считал — это потому, что родом людским руководит провидение, незачем в общественно-масштабном плане что-то предпринимать. Против существующего зла человеку остается одна возможность, пассивная — непротивление… Отсюда и противоречивость взглядов Толстого, болезненная противоречивость его, как человека: видный аристократ мечтает об опрощенчестве, состоятельный помещик призывает к раздаче имущества, горячий сторонник Христа не признает проповедующий учение Христа институт — церковь…
Я не могу согласиться с Толстым в предопределенности свыше, пытаюсь понять и разобраться в ней, открыть ее закономерности. Считаю: коль будут нам известны законы, то ими можно будет и пользоваться, ибо никогда открытые законы природы не оставались втуне, всегда как-то применялись. И конечно, тут у меня есть какие-то соображения, даже, смею думать, немалые…» (Письмо В. Тендрякова от 11.01.1980.)
Почти за десять лет до появления статьи «Божеское и человеческое Льва Толстого», обеспокоенный состоянием атеистической пропаганды в нашей стране, в своем письме в ЦК КПСС В. Тендряков подчеркивал, что в борьбе за верующего необходимо «подменить божеское человеческим, религиозную нравственность нравственностью, основанной на достижениях всечеловеческой культуры, несложное „возлюби ближнего“ сложными понятиями гуманизма…». «Единственная цель этих записок, — указывал он, — вскрыть опасность, которую несет в себе так называемый „воинствующий атеизм“ в том виде, в каком он сейчас существует…
И вот тут-то важно не отвергать с презрением библейскую мораль и нравственность, а пользоваться ими, развивать их от ветхозаветного примитива до той глубины, которая соответствует современности…» (Тендряков В. Письмо в ЦК КПСС от 17.10.1969, копия, архив.)
Статья печатается по тексту сборника: «Л. Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль», Институт русской литературы (Пушкинский Дом), 1979.
Проселочные беседы. — Впервые в «Литературной газете», 1981, 24 июня.
«Проселочные беседы» — воспоминания о выдающемся советском психологе, академике А. Н. Леонтьеве (1903–1979), с которым Тендрякова связывала многолетняя дружба. Они были единомышленниками. Леонтьев проверял на нем свои новые научные идеи, а Тендряков находил в Алексее Николаевиче умного и скрупулезного критика своих публицистических статей и признательного читателя. Проблемы науки всегда были близки писателю.
«Его волновали проблемы воспитания молодежи, проблемы школы, религии, судьбы социальных утопий, социальная психология, история… В этом смысле он был, на мой взгляд, один из самых широких писателей с удивительно разнообразным кругом интересов, при этом интерес его был интересом художника мыслящего — самобытно и глубоко». (Гранин Д. — Дружба народов. 1985, № 1.)
В интервью, которое дал газете «Советская Россия» (1983, 16 декабря), Тендряков говорил: «Если наше время особо интересно, то прежде всего результатами бурного прогресса науки, и особенно естественных наук: физики, биологии, астрономии. Физика открывает нам удивительные вещи, которые, ломая наши представления о природе, отражаются и на общественном сознании — это сказано не мной и давным-давно.
А писатель не может стоять вне своего времени. Поэтому не стоит удивляться моему выбору (книг для чтения. — Н. А.): если задумываться над жизнью, то человек обязан понимать науку, прикасаясь хотя бы к популярному рассказу о ней».
«Проселочные беседы» переведены в ГДР и ФРГ.
Текст печатается по сборнику «Писатель и время». М., 1983.
ВОЕННЫЕ РАССКАЗЫ.
Цикл «Рассказы радиста» («Солнышко», в книжном издании «Я на горку шла…», и «Письмо, запоздавшее на двадцать лет»). Впервые в журн. «Новый мир», 1963, № 9. «Костры на снегу». — Впервые в книге того же названия, 1964. «День, вытеснивший жизнь» — Впервые в журн. «Дружба народов», 1985, № 1. «День седьмой». — Впервые в журн. «Дружба народов», 1986, № 1.
Утвердилось мнение, что Тендряков, оказавшийся на войне почти с самых ее первых дней и «побывавший на самых горячих точках фронтов: в Сталинграде, потом „задел“ и Курскую дугу, где воевал на самом южном участке», писал о войне крайне мало. (Тендряков В. — Советская Россия, 1983, 16 декабря.) Почти в каждом интервью и на читательских конференциях ему неизменно задавали один и тот же вопрос — почему вы мало пишете о войне? Ответы его отличались по форме, по суть их была одной: «Тема эта для меня особенно дорогая, поэтому и храню ее столь бережно и долго» (там же).
Читать дальше