Иван Акулов - В вечном долгу

Пахоту, как и в былые годы, решили начать с полей за Убродной падью: земли там легли по увалам и раньше других массивов сбрасывали с себя снежную шубу. Вагончик механизаторов приволокли и поставили в вершине пади, у ключа. Вокруг кусты черемухи и ломкая лоза малинника. Сюда же стянули трактора, плуги, сеялки. Пока не поспела земля, колхозники вручную из ведер разбрасывали удобрения. Работа нелегкая, но охотники нашлись, потому что колхоз положил добрую плату. Мостовой подсчитал и доказал, что прибавка урожая даже на полцентнера на гектаре сторицей окупит все затраты.

Сам агроном дневал и ночевал в поле, боясь потерять минуту подходящего для сева времени. А кто знал, когда придет это время! Его надо было выстораживать. Когда местами начали увядать гребни прошлогодней пахоты и брошенный комок земли разваливался на части, сделали пробный выезд. А через день…

Это было в начале последней недели апреля. Утро началось мутным, но быстрым и теплым рассветом. Солнце сбило туманец около шести и распахнулось сразу горячее, пристальнее. Над землей тонко замережилось марево.

Мостовой прискакал на стан, когда там уже кончился завтрак. Он спешился, примотнул к узде повод и вольно пустил коня на попас, а сам направился к Колотовкину. Тот сидел на дышле вагончика и вертел в руках масляный шприц. От костра кухни на него тянуло дымом. На вопросительный взгляд Колотовкина Мостовой улыбнулся и развернул ладонь. На ней лежала крупчатая россыпь сырой земли.

— Чего ждем, а?

— Время ждем, — осторожно возразил бригадир, вытер о кирзовое голенище испачканные в масле руки: — Грязно, али не видишь?

— Пережога боишься?

— И его. За каждый грамм душу готовы вынуть. За хлебушко премия будет или не будет — бабушка надвое сулила, а уж за экономию-то горючего вынь да положь.

— И все-таки надо начинать. Старики как говорят: ранний сев радует, поздний заботит, а кормит урочный.

Колотовкин положил к ногам шприц, вытянул вперед правую ногу, полез в карман за куревом. На широком лбу его сбились морщины. Закурил, раздумчиво поиграл коробком спичек:

— Значит, по-твоему, пора?

— Начнем пока елань, а там и другие поля подойдут.

— Плетнев! — крикнул Колотовкин. — Плахин, Бушланов, идите сюда. Ты завтракал? Иди ешь, и будем трогать. В самом деле, рано или поздно надо начинать.

Поваром к механизаторам в этот год была взята Матрена Пименовна. Клавина мать. Она подала агроному измятую алюминиевую миску с супом, настолько густым, что в нем торчком стояла ложка.

— Извиняй, Алексей Анисимович, одна гуща осталась. Все просят пожиже да пожиже.

— Завтра, гляди, другое запоют, — пообещал Мостовой, облапил миску и уткнулся в нее, играя крепкими желваками, принялся за еду. Матрена Пименовна постояла, поглядела на агронома ласковым взором: ей было любо видеть, как он завидно уписывает ею приготовленный артельный суп.

Пока Мостовой завтракал, бригада завела тракторы. Безжалостно ломая по-весеннему мягкий, податливый дерн полянки, машины разворачивались и, перевалив межу, одна за другой выходили на поле. На светлых зубцах тракторных башмаков крошилось на блестки солнце. Накатилась волна теплой гари бензина.

Алексей швырнул в открытую дверь вагончика свой ватник и побежал догонять машины, а вслед ему кричала повариха:

— Чаю-то Алексей Анисимович. Убег.

Первую борозду по кромке елани вел сам Колотовкин. Он сидел за рычагами головной машины — прямой, сосредоточенный, строгий. Машина шла точно, как по визиру, и Колотовкин был уверен в этом, потому что ни разу не оглянулся назад. Трактористы и прицепщики с остальных машин тоже были хмуры и молчаливы, сознавая, что ложатся плечом в многодневную и трудную упряжку пахаря, сеятеля и жнеца. С этой минуты в их руках судьба земли, судьба колхоза, судьба семьи самого механизатора. Не зимними же ремонтными работами кормит тракторист своих ребятишек.

Мостовой пропустил мимо себя все машины, проводил их взглядом в дальний конец загона и складным метром замерил пахоту. От поднятых пластов чернозема веяло пресной свежестью, гнилой стерней. «Завтра сеять, — сказал себе Мостовой. — Красота. А потом ждать всходов. Какие-то они будут…»

За первые три дня были вспаханы и засеяны первые сотни гектаров. Мостовой каждый вечер звонил в МТС, докладывал Лузанову о ходе полевых работ, а тот слушал и недоверчиво спрашивал:

— Гектары-то не бумажные? Гляди, сам проверю. Я думаю…

Хоть и обидными были слова главного агронома, однако Мостовой в спор не ввязывался. Бросал трубку и уезжал в поле: там шла работа совершенно независимо от того, что думали в Окладине.