Иван Акулов - В вечном долгу

— Мы с братаном заявление подали. Уходим из колхоза. Хотим так же вот, как вы, агрономы, руки в боки, и оклад чтоб шел. Да. Гы-гы-гы.

— В город, что ли, собрались? — поинтересовался Лузанов.

— Может, и в город. Не все же вам топтать городские улицы.

— Пусть едут, — уже не глядя на Пудова, махнул рукой Мостовой и попросил Сергея: — Пойдем.

Пудова остро обидело такое невнимание к нему агронома, и он зло выкрикнул:

— Уговаривать еще станете. Упрашивать… Все равно уйдем ведь.

— Ребенок у Пудова-старшего родился, — рассказывал Мостовой Лузанову, — так братаны из ноги теперь ломят: добавьте им десять соток огорода. Или земля им — или они вон из колхоза.

— Подушный надел, что ли?

— Куражатся. Знают, колхозу позарез нужны руки.

— Позиция Пудовых ясна — греби к себе. А вот твоего намерения я, убей, не пойму, — вернулся к прерванному разговору Лузанов. — Скажи честно: что тебя понуждает переходить в колхоз на трудодень? Только не говори, пожалуйста, что ты любишь землю, хлеба, траву… пустые слова все это. Не терплю я их. Да и не верю им.

— Не поймешь ты меня, Серега.

— А ты скажи, может, пойму. Кстати, это не праздный вопрос. Я все-таки главный.

— Хочу, Серега, чтобы дядловские поля ежегодно давали полновесные урожаи.

— Я же говорил, шибанет тебя в патетику…

— Послушай уж, раз просил. Сделать наши поля плодородными помогут только люди. Ни удобрения, ни машины — только люди. А как же эти люди будут стараться, биться за урожай, если я, агроном, застрельщик и руководитель всех дел на земле, буду на ней со стороны работником? А ведь сейчас-то я пришлый. Стану колхозником — больше мне будет веры от людей, и в этом я вижу свою силу. Другого мне не надо, чтобы помочь земле. Я говорю честно, а ты как хочешь, так и понимай.

— Что же это, по-твоему, получается, все мы, районного масштаба работники, — пришлые для колхоза?

— Для колхоза — не знаю, а для земли пришлые.

Сергей шумно выплюнул на землю окурок, растоптал его грязным сапогом и с тяжелым спокойствием сказал:

— Так вот так. Я как главный агроном МТС категорически против твоего перехода в колхоз. Говорю это совершенно официально. Пойми наконец, что ты представитель государства в колхозе и призван проводить там линию государства. Предположим, что ты все-таки сделаешь по-своему. Кто же тогда будет вести контроль за сроками и качеством работ и вообще за всей твоей деятельностью? Прикажешь иметь еще одного агронома? Нет, ты должен быть работником МТС, моей правой рукой в колхозе, и по всем статьям подчиняться только мне…

Сергей еще говорил много, запальчиво, зло. Мостовой слушал его, не перебивая, и только при выходе на улицу, где они должны были разминуться, спросил:

— Ты вечером не сумеешь побыть у нас на заседании правления?

— У меня же не один ваш колхоз. А что у вас там?

— Мое заявление разбирать будут.

— Я все-таки думаю, ты возьмешь во внимание мои слова. Я тебя предупреждаю.

На том и разошлись.

Сергей еще днем хотел вернуться в МТС, но не мог завести «газик»: что-то не ладилось с зажиганием. Пока бился, совсем завечерело, и он, глядя на ночь, не решился пускаться в путь по бездорожью. Пришел на заседание. Там уже было людно, шумно и накурено.

Все рассаживались в большой половине конторы, в бухгалтерии. Когда в дверях появился Лузанов, колхозники потеснились и уступили ему место впереди, у стола, под большой висячей лампой рядом с председателем. В коридоре курили и зубоскалили. Голос Мостового гудел там же. Сергею хотелось остановиться в коридоре, смешаться со всеми, покурить запросто, но что-то помешало. Прошел к свету, сел. Белая рубашка с галстуком, пышная, заботливо выхоженная прическа выделяли его. Он ловил на себе сдержанные, почтительные взгляды, и это нравилось ему.

Между шкафов, набитых бухгалтерскими архивами, в укромном уголке устроилась Глебовна. Она видела, как Сергей огляделся вокруг и никому не улыбнулся. Достал ручку-самописку, блокнот и начал что-то писать. Максим Сергеевич Трошин наклонился к нему, сказал несколько слов — ноль внимания и Трошину.

«Мой Алешка проще», — обрадовалась Глебовна, и сидеть ей в укромном местечке стало еще приятней, уютней.

— Девять семей приняли мы в наш колхоз «Яровой колос», — начал Трошин спокойным, тихим голосом, чтобы водворить тишину. — Девять семей — это, на худой конец, два десятка рабочих рук. Сила. Как видите, наша семья растет. Сегодня мы должны решить еще важный вопрос о членстве. Подал заявление в колхоз наш агроном Алексей Анисимович Мостовой, сын Анны Глебовны.