Михаил Соколов - Грозное лето

И тут случилось то, чего опасался генерал Мингин: из леса, позади своих колонн, вырвался блиндированный немецкий автомобиль, который не смог подбить Орлов, разрезал шеренги своих солдат и даже подмял некоторых под себя и устремился к окопам генерала Мингина, на ходу поливая свинцом пуль все, что было впереди.

В окопах все притихло, солдаты вобрали головы и присели, хотя и смотрели на бронированную адскую машину, стреляющую без разбора и цели, но наводящую такой страх, что некоторые стали выбрасываться из окопов на тыловую сторону и уползать, зная, что ни винтовка, ни пулемет бронемашины не прошибет.

Орлов крикнул в телефонную трубку командиру ближней батареи:

— Поручик, прикажите немедленно выдвинуть одно орудие на открытую позицию! Будем стрелять в упор, прямой наводкой.

Генерал Мингин со своей стороны передал на батарею:

— На наши окопы идет блиндированный автомобиль противника. Постарайтесь остановить его, если не сможете подбить. Первой батарее удобнее это сделать.

Поручик ответил:

— Ваше превосходительство, капитан Орлов намерен стрелять по автомобилю одним орудием в упор. Я не знаю, как ему это удастся, и боюсь, что растрачу напрасно все патроны, коих у меня почти и нет.

— Сообразуйте ваши действия с действиями капитана Орлова. Он — опытный артиллерист, дирижабль противника подшиб из полевого орудия, так что не подведет.

Орлов сбежал с макушки ветряка как раз в тот момент, когда орудие втащили на возвышенность, между деревьев, так что его сразу и не заметить было, и с ходу скомандовал:

— Прицел шесть, трубка — на удар, упреждение — полкорпуса, — огонь!

Раздался выстрел, и, прежде чем Орлов увидел, что получилось, как ему над ухом разом крикнуло несколько голосов, хотя орудие молчало и можно было не кричать:

— Подшибли, ваше благородие!

— А ловко получилось!

— Еще раз для крепости, ваше благородие!

Орлов посмотрел в бинокль: автомобиль противника горел. И приказал:

— На передок! Назад! Быстро!

И едва орудие сняли с позиции, как грянуло несколько разрывов снарядов по сторонам, позади, но огонь противника был явно бесприцельный и слишком торопливый и вреда не принес.

Генерал Мингин поблагодарил Орлова и артиллеристов, попросил представить к награждению отличившихся и приказал полкам открыть огонь из всех стволов орудий.

И начался ад. И наступила ночь. Нет, солнце еще светило где-то у горизонта, и были видны его короткие всплески косых лучей, прорывавшихся сквозь дым, и пламя, и столбы черной земли, бесновавшиеся по всей большой низине, между холмами так, что уже и не понять было: сама земля вдруг исторгала огонь, и дым, и смерть со страшным грохотом, и стоном, и гулом на всю округу на многие тысячи верст или все это делали люди, которых и не было видно, а если и виделось что-то, так это взлетавшие вместе с землей трупы убитых или части тел да и то и дело винтовки, мелькавшие в воздухе, как хворост.

Орлов поначалу корректировал стрельбу орудий по окопам против ника, а когда из них начали выбегать немецкие солдаты, норовя укрыться в лесу, — приказал перенести огонь и отрезать им путь, — услышал в телефон голос поручика:

— Капитан, патронов более нет… Мы берем орудия на передки.

Орлов не успел и спросить, куда отходит батарея и что ему надлежит теперь делать, как раздался оглушительный взрыв, и все затрещало и зашаталось, как от землетрясения. Потом раздался новый взрыв, и Орлов словно провалился в преисподнюю. Но сознания не терял и понял: противник нащупал его наблюдательный пост, дал несколько выстрелов по ветряку и разрушил его макушку.

Очутился Орлов внизу ветряка живым-здоровым, хотя изрядно побитым лестницей, по которой кувыркался, скатываясь вниз, но все же только побитым, тогда как его помощник телефонист был тяжело ранен в голову.

Орлов наскоро перевязал его, перенес в безопасное место и пообещал прислать санитара:

— Это быстро, здесь ведь недалеко. Потерпи, дружок.

И бегом направился к батарейцам, — как там у них? Но застал всего только одного фейерверкера. И еще смертельно раненного поручика. И более никого. Ни ездовых, ни лошадей. И орудий было всего одно, а остальные все же увезли. А куски телефонного провода были закинуты на деревья, как будто гирлянды кто намеревался сделать, да не успел.

— Грустная картина… Как же мы с вами теперь, фейерверкер, будем воевать? — спросил он, но солдат молчал, сидя на лафете и держась за уши опущенной и сразу поседевшей головы. — Вы контужены? Ранены? Да что с вами, мой друг? — допытывался Орлов, тормоша фейерверкера, но ничего толком добиться не мог.