Виктор Савин - Чарусские лесорубы

Снова взявшись за трубку, он попросил:

— Девушка, дайте мне Чибисова.

Начальник Новинского лесопункта уже полчаса ждал директорского звонка. Он тоже был в болотных резиновых сапогах, с кожаной сумкой-планшеткой на плече.

— Слушаю вас, Яков Тимофеевич! — ответил он в трубку.

— Что это у тебя, Чибисов, голос хриплый?

— Я вчера в Ульве искупался, нырнул чуть не по горло, вот и охрип.

— Попроси жену, чтобы купила чекушку, выпей с перцем, залезь на печку да шубами закройся.

— Некогда, Яков Тимофеевич, у меня одна нога в лесу, другая на реке. Еле успеваю, голова идет кругом.

— Это плохо, Евгений Тарасович. Сам закружишься и людей закружишь… Как колхозники?

— Уезжают, Яков Тимофеевич. Мы вместе с Зыряновым агитировали их задержаться на недельку. Никак не остаются. Люди в валенках…

— Выдайте кожаную обувь.

— Предлагали уже. Народ беспокоится о севе. Вот-вот надо выезжать в поле. Смотрите, что делается на улице. Снег превратился в кисель. Ручьи, реки, как бешеные. Скворцы уже прилетели.

— Знаю, знаю. У меня вон сидит разбойник на столбе и играет на нервах… Ну, а Коноплев как? Он-то, по крайней мере, останется?

— Нет, ни в какую не соглашается. Мы ему и работу хорошую предлагаем, и квартиру, все условия. О колхозе парень скучает.

— Жаль, жаль. Выходит, драмкружок у нас заглохнет?

— Нет, не заглохнет, Яков Тимофеевич: мы все же одного «артиста» из «Новой жизни» завербовали себе. Его нам Коноплев порекомендовал. Парень хороший, кандидат партии. И на сцене играет отлично, роль-то электромеханика в пьесе «Лесной фронт» он исполнял. В колхозе хоровым кружком руководил. Мотоцикл хорошо знает, наших новинских мотоциклистов обучал на машинах ездить.

— Тогда все в порядке, Чибисов. Пришли его в отдел кадров.

Расспросив подробно начальника лесопункта о подготовке к сплаву инвентаря и такелажа, о подвозке продуктов для сплавщиков, директор заговорил о самом главном:

— А люди у тебя по бригадам разбиты?

— Все сделано, Яков Тимофеевич. Люди пока работают в делянках: рубят лес, возят на берега, но в любой момент могут выйти на сплав и встать на свое место.

— Богданова ты куда назначил?

— Возглавит бригаду по сгонке леса и зачистке правого берега Ульвы.

— А по левому берегу кто идет?

— Назначил Ермакова, думаю, что не подведет.

— Правильно сделал. Перебросил ты ему домишко из Сотого квартала?

— Уже все готово, стоит на месте, дым из трубы идет. Место себе парень выбрал самое веселое, недалеко от клуба.

— Не женился он еще на Медниковой?

— Пока не слышно.

— А насчет соревнования на сплаве вы подумали?

— Уже заключили договор с участком Багрянцева. Обязались завершить все сплавные работы на два дня раньше срока.

— Могли бы и три дня выкроить.

— Трудно, Яков Тимофеевич. План и так очень напряженный. Если два дня сократим — и то большое дело. Особенно трудоемкая работа — это сброска. Ведь надо по бревну, по полешку скинуть в воду такую огромную массу древесины.

— Технику вы учитываете?

— Как же! Будем использовать тракторы, лебедки.

Пододвигая к себе настольный календарь, директор сказал:

— Ты, Чибисов, в шесть часов вечера жди меня на берегу Ульвы возле Лежневого моста, я подъеду из Мохового.

— В шесть часов я в баню думаю сходить, Яков Тимофеевич.

— Сходишь в двенадцать. Чертей-то не боишься? Они в полночь по баням шныряют.

Черемных снова смотрит на карту, на синюю змейку реки, не отрывая трубки от уха. Лицо у него серое, усталое. Скворец со столба давно улетел. Солнце оторвалось от заснеженного, ослепительно яркого Водораздельного хребта, пошло к зениту и своими горячими лучами бьет в спину, играет на стекле графина, чернильниц, но Черемных ничего этого уже не замечает.

— Девушка, дайте углевыжигательные печи, главную запань.

— Вас трест вызывает, Яков Тимофеевич, — отвечает телефонистка.

— Не надо мне трест! Дайте главную запань.

— Вас просит управляющий. Я ему сказала, что вы у себя в кабинете.

— Просит, просит… А сам ничего не дает! — ворчит директор. — Ну, соединяйте!

Перед глазами Черемных предстает кабинет управляющего. Большая голубая комната, стены которой блестят, точно по ним стелются синеватые язычки пламени. Вдоль стен сплошными рядами стоят пестрые стулья с полумягкими сиденьями. У дальней глухой стены расположился огромный письменный стол с короткими точеными ножками. За столом, под картиной «Ленин в Горках», сидит сам Михаил Петрович: высокий, костистый, с белыми прядками в жестких темных волосах. Со своими подчиненными управляющий всегда подчеркнуто строг, придирчив. И если директора едут к нему на совещание, то заранее знают: будет головомойка. В кабинет входят к нему чуть ли не на цыпочках, стараются занять места вдоль стен самые дальние, сидят молча, настороженно.