Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Айда, разбирай! — кивнула она на затор. А у самой глаза прищуренные, на губах — смешок.

Ни слова не сказав, Шишигин пошел с багром вдоль берега, ниже затора прыгнул в воду и побрел к застрявшему толстому бревну; вода ему была выше пояса.

Сплавщики ахнули.

— Назад, назад! Куда ты? — закричал на него Чибисов.

Но тот не слушал и брел на середину реки, нацеливая багор на злополучное бревно.

— Не тронь, не тронь, Шишигин! — шумели ему с обоих берегов.

В это время с другой стороны в воду кинулась с багром Медникова; юбка ее всплыла и образовала вокруг туловища пузырь.

— Пошли, Шишигин, пошли, разберем! — говорила она, пробираясь на помощь к маленькому мужичку; большие глаза ее горели, а лицо было вдохновенным, решительным.

— Лиза, Лиза! — кричал на берегу, топая ногами, Ермаков. — Ты с ума сошла? Вернись, вернись!

Медникова только отмахнулась рукой.

— Смелее, Шишигин, смелее!

А Шишигин уже всадил острый багор в бревно и начал его раскачивать.

— Лиза, Лиза! — надрывно, в ужасе, кричал Ермаков. — Не тронь бревно, собьет вас затором! Не троньте, не троньте!

В сознании Лизы вдруг стала ясной страшная, грозная опасность, которой они подвергают себя.

Ведь и в самом деле, как только будет стронуто застрявшее бревно, вся древесина из затора хлынет вниз по течению, собьет их, сомнет, тут уже никто не поможет, никто не спасет. «И тогда — прощай жизнь!» — мелькнуло у нее.

И от этой мысли по всему телу прошла холодная жуткая дрожь. Она закричала Шишигину:

— Не тронь, не тронь! Надо с берега разбирать затор!

Но Шишигин не слушал, он продолжал раскачивать бревно, один конец его уже поднялся вверх, и под бревно, как в воронку ныряли дрова; минуя затор, они выплывали на чистую воду и спокойно плыли дальше.

Добредя до Шишигина, девушка выбила у него багор из рук, схватила незадачливого героя за рукав и, как провинившегося школьника, повела на правый богдановский берег. Ледяная вода бурлила между нею и Шишигиным, силясь обоих сбить с ног, но девушка, напрягая всю свою энергию, шла и шла вперед, к берегу; теперь у нее была одна только мысль: скорее миновать страшную опасность.

На берегу она оставила Шишигина и начала выжимать подол.

Спешившийся Чибисов подошел к Лизе, достал из кармана раздвижную алюминиевую чарку и наполнил ее спиртом из фляги.

— На выпей, согрейся! Жизнь тебе, что ли, надоела? Забыла поговорку: не зная броду, не суйся в воду. Давай пей!

— Я не мужик, чтобы спирт глотать.

— Пей, я приказываю!

— Вот еще, нашелся приказчик!

Медникову окружили женщины и силой заставили выпить чарку.

Потом очередь дошла до Шишигина; чарка была еще не налита, а он уже протянул за ней руку.

Бригады багорщиков Богданова и Ермакова с обоих берегов постепенно разобрали затор, распустили сбившуюся в кучу древесину, а застрявшее бревно с помощью лодки и веревок подтянули к берегу, распилили пополам и в таком виде отправили в дальнее плавание.

На берегах снова закипела горячая и дружная работа. Снова затарахтели тракторы, лебедки, загудел людской улей.

— Лиза, айда на этот берег! — кричал Ермаков.

— Нет, я теперь с Шишигиным останусь! — шутила она. И запела:

— Пойте, пойте! — говорила она женщинам из бригады Богданова.

Ее поддержали все. Запел даже сам Харитон Богданов, голоса у него не было, но все же пел, как умел.

Потом она села в лодку и подплыла к Ермакову.

— Плохо у вас тут, — сказала. — На нашем берегу лучше.

Лиза встала у длинной поленницы, скинула в воду несколько чурбаков и крикнула на другой берег Богдановой:

— Тетя Даша, давай посоревнуемся?

Дарья Богданова встала у такой же поленницы.

— Думаешь, струшу? Давай!

И поленья полетели в реку.

Обеспечив поварих дровами, Синько отпросился у них проведать Паньку. Все ему здесь было ново, интересно. На душе у него от тепла, от солнца, от запаха подснежников было празднично. Торокину он отыскал в бригаде Ермакова. Вместе с Медниковой она скидывала поленья в воду, хохотала над неуклюжими чурбаками, точно над живыми. Свалившись в воду, они исчезали, а потом всплывали, кружились, словно снова просились на берег. Панька закидывала их другими поленьями и покрикивала:

— Айда отсюда, плыви, плыви! Все бока пролежал на одном-то месте.

Григорий сначала стоял в сторонке, смотрел на ее разрумянившееся веселое лицо, потом сказал:

— Панько, иды до мене.