Лев Квин - Горький дым костров

На хутор иногда заявлялись и гитлеровские военные в сопровождении своры местных полицаев. Расспрашивали, появляются ли чужие, сулили награду, если она сообщит о бандитах. Женщина поила их водой, молоком, не забывая испить первой. Улыбалась приветливо, приглашала заходить еще; скучно ей здесь одной на хуторе. Долго махала на прощанье рукой. Детишки облепляли ее, боязливо жались к подолу.

Потом, ночью, когда приходили люди из отряда, она, зло сжав губы, перечисляла фамилии полицаев, стараясь ни одного не пропустить, с каких они хуторов. Писать женщина не умела, только читала печатный латышский текст.

Партизаны называли молодую женщину не по имени — сестрой. Сначала полушутя, а потом так и стали к ней обращаться: «Сестра». Она отвечала улыбкой, открытой и дружеской.

Пришла весть о зверской расправе гитлеровцев с населением близлежащей деревни — за помощь партизанам. Расстреляны были все — и взрослые, и дети, а дома сожжены.

«Партизанская сестра» ходила черная, нечесаная, ничего не ела сама, не кормила плачущих детей.

— Может, не надо, а? — сердобольно спрашивали связные, приходившие за очередным донесением и застававшие ее в таком состоянии. — Мы теперь и без тебя вполне обойдемся. Правда!

— Я сестра? — спрашивала женщина.

— Хоть на время, а?

Но она упрямо настаивала:

— Я сестра, да?

— Сестра, конечно, сестра!

— Тада нада! Нада!

Связные только головами качали…

Однажды Иван Иванович неожиданно получил весточку об Ассельборне. Пришли гости из латышского партизанского отряда, который действовал севернее Лубанского озера, в лесном массиве. Договорились о совместной операции, пообещали прислать проводников, хорошо знающих эти болотистые места.

В разговоре упомянули, между прочим, что недалеко от них базируется отдельная партизанская группа. Они называли ее ленинградской.

По тому, что связные рассказали о командире ленинградцев, Иван Иванович сразу понял: речь идет об Ассельборне — на новое задание он был послан во главе группы. Тут же вспомнилось о бумажном треугольничке, лежавшем в кармане. Но он подумал-подумал и отдавать не стал. Кто знает, когда латыши встретят его снова? Постоянной оперативной связи с группой Ассельборна у них, по всей видимости, нет. Между тем Ассельборн вполне может и сам заявиться на базу у озера.

Что тогда сказать ему про письмо?

Из записи беседы автора повести с И. И. Фризеном.

А в т о р. Иван Иванович, вы хорошо знаете немецкий язык — он для вас родной. Помогало ли это вам в тылу врага?

И. И. Ф р и з е н. А знаете, мне там им пользоваться не приходилось.

А в т о р. Как? Ни разу?

И. И. Ф р и з е н. Не возникало такой необходимости. Пленных я не допрашивал, были для этого у нас другие товарищи, хорошо знавшие немецкий язык. В разведку, замаскированным под гитлеровца, я тоже ни разу не ходил, а в бою был у нас с фашистами лишь один разговор: на языке автоматов… Хотя погодите. Однажды все-таки пришлось объясняться на немецком. Но только не с немцами…

Через «партизанскую сестру» кто-то из местных крестьян-бедняков передал в отряд, который к тому времени был уже преобразован в бригаду, что с «русскими разведчиками» ищут связь латышские легионеры, числом до пятидесяти, прячущиеся в одном из ближних лесков.

Кто такие легионеры?

В 1943 году, после разгрома гитлеровцев под Сталинградом, руководители доморощенных латышских фашистов, не без указки из Берлина, решили доказать свою неизменную преданность фюреру и громогласно провозгласили создание в Латвии добровольческого легиона для борьбы с большевизмом. Командирами «национальных» частей марионеточного легиона были назначены для верности все же не латыши, а гитлеровские вояки. Лишь на парадную должность главного инспектора легиона поставили в целях маскировки матерого генерал-предателя, бывшего колчаковца Бангерского.

Теперь, по мысли организаторов затеи, оставалось только направить в тщательно подготовленное русло могучий поток добровольцев. Но те что-то не торопились заявляться: ни потоком, ни ручейком. Тогда в «добровольцы» стали загонять принудительно. В основном крестьян, прошедших военную муштру в буржуазной латвийской армии.

Попытки использовать «добровольческий» легион на фронте провалились с треском из-за массового дезертирства. Ничего путного не вышло и когда попробовали применить его в качестве карательной силы. Оставалось одно: караульная служба на второстепенных тыловых объектах.