Лев Квин - В те дни

Сразу становится тихо. Госпожу Раудупс, преподавательницу латышской литературы, боятся даже самые отчаянные сорви-головы нашей гимназии.

С шумом распахивается дверь. В класс влетает тощая пожилая женщина. У неё вытаращенные глаза, длинный тонкий нос и короткая мальчишеская причёска. Учительница с силой швыряет на стол портфель, наполненный книгами:

— Кто дежурный? — визгливо кричит она, топнув ногой в мужском полуботинке. И тотчас же приказывает:

— Молитву!.. Живее, ну! Романовский дрожащим голосом начинает:

— Отче наш…

Мы все стоим, набожно сложив руки и опустив глаза. Раудупс сегодня не в духе. Когда она в хорошем настроении, то здоровается с нами. Если же урок начинается с криков и молитвы — значит будут сегодня и двойки, и колы, и прочие гимназические неприятности.

В первую очередь достанется, конечно, мне. И всё из-за этого жабьемордого Вирзы — придворного стихоплёта Ульманиса (Ульманис — фашистский правитель буржуазной Латвии).

Вирза — кумир нашей Раудупс. Урока не проходит, чтобы она, полузакрыв глаза и мерно покачиваясь, не читала вслух его бессмысленные, слащавые стихи. А прошлый раз, уже перед самым звонком, она вдруг учинила допрос: читали ли мы какие-то там новые стихи Вирзы. Меня она спросила первым. Разумеется, я эти стихи не читал. Надо было соврать и начать расхваливать: как чудесно, как прекрасно! Все так делают. Но меня словно кто за язык потянул:

— Не читал!

Раудупс выпучила свои белёсые глаза:

— Почему?

Ещё можно было спастись: прикинуться простачком, сказать, например, что еле хватает времени на приготовление уроков. Но я уже не мог остановиться:

— Не люблю я Вирзу. Вот Райнис — другое дело…

Класс загудел, словно мотор. А Раудупс стукнула кулаком по столу, приподнялась… Я даже струхнул — а вдруг ударит! Но она снова села, процедила сквозь зубы: «Невежда!» и схватилась за ручку. И сразу же по классу пронёсся шёпот:

— Единица! Единица!

Но боюсь, что одной только этой единицей не отделаться. Раудупс будет теперь придираться ко мне на каждом шагу.

— …Аминь! — бойко заканчивает Романовский. Он торопливо крестится, низко кланяясь классной доске. Затем садится, с победоносным видом оглядываясь по сторонам. Шутка сказать! Ни разу не запнулся, читая молитву!

Снова Б классе воцаряется мёртвая тишина. Будет рассказывать или вызывать? Вот мучительный вопрос, на который каждый из нас с напряжением ждёт ответа.

Раудупс рывком открывает портфель, вытряхивает оттуда груду книг и разбрасывает по столу. Класс облегчённо вздыхает. Всё в порядке! Сейчас она начнёт говорить.

Но тут неожиданно раздаётся:

— Озолс!

Так я и знал! Она не оставит меня в покое.

— Слушаю, госпожа учительница.

Вскакиваю с места, выхожу в проход между партами и застываю. Каблуки сдвинуты, руки по швам.

— Вас вызывает господин директор. Сейчас же идите к нему в кабинет.

Директор? Быстро перебираю в памяти все свои прегрешения за последние дни. Как будто ничего особенного! Разве только директор узнал, что, несмотря на его строжайшее запрещение, я вчера вместе с отцом смотрел в «Палладиуме» советский кинофильм «Чапаев». Нет, этого не может быть!

Направляюсь к двери.

В классе тишина. Все смотрят на меня. Учительница добавляет:

— Книги, книги свои заберите с собой. — В голосе Раудупс звучит злорадство. — Обратно не вернётесь. Ваш отец до сих пор не уплатил деньги за обучение.

Возвращаясь на место, слышу чей-то громкий шёпот:

— Ну и слава богу! Одним лапотником меньше будет! Хи-хи!

Моё лицо заливает краска стыда и гнева. Ну, конечно, это Петер Муйжелис — его манера хихикать.

Муйжелис — сын крупного заводчика. Он ведёт себя в гимназии нагло, заносчиво, как хозяин. Ему всё сходит с рук — сам господин директор ходит перед ним на цыпочках.

— Собирайтесь быстрее! — раздражённо кричит Раудупс. — Вы мне срываете урок.

Складываю книги стопочкой и перевязываю бечёвкой. Отец так и не сумел купить давно уже обещанный портфель. У матери совсем прохудились туфли и пришлось израсходовать с трудом собранные деньги на покупку новых…

— Ну и «портфель», — хихикает Муйжелис. Его поддерживают несколько дружков с первых парт:

— А ботинки, ботинки-то! Буцы!

— Наследный принц…

Губы у меня дрожат от обиды. Глаза заволакивает влагой. Но нет, слёз они от меня не дождутся!

Быстро выхожу, вернее, выбегаю из класса. Вовремя! По щекам заструились горячие капли.