Ольга Гуссаковская - Ищу страну Синегорию

Все, что делала Алечка, было хорошо; все, что делала я, — плохо. С годами я совсем разучилась понимать истинную цену своих поступков. В жизни, которую признавала тетя Надя, я стала неудачницей. Главным в этой жизни были деньги. Безразлично, каким путем приходили они в дом. И еще Алечкино приданое. Нам было по десять лет, когда о нем заговорили впервые, и с тех пор то, что уже куплено, и то, что еще надо было купить, стало постоянной темой разговоров. В конце концов все эти вещи стали казаться мне живыми и оттого еще более неприятными.

А была ли другая жизнь? Наверное. Но я не успевала узнать о ней. Тетя Надя не любила подолгу жить на одном месте. С детства мелькали передо мной города, люди, какие-то тетины знакомые. И никогда не было места, которое я могла бы назвать «своим».

Шаман недовольно поднял голову и заворчал — в дверь просунулась белая морда коня Ландыша. Вряд ли где-то еще молодой сильный конь мог бы жить на таком пиратском положении.

Ландыша с разбитыми копытами бросили здесь геологи, Всезнающий одессит Лева и хозяйственный Кряжев вылечили коня. Он так и остался в отряде, хотя обязанности Ландыша никому не известны. Зато потребности у него растут не по дням, а по часам.

Глядя на коня, я думаю, что мы иной раз сами насаждаем тунеядцев тем, что не можем твердо сказать им, где и как они должны работать.

Тетя Надя, например, убеждена, что основное место ее работы не в парикмахерской, а на дому, где она «по вольной цене» делала прически первым дамам города, а теперь — дамам поселка.

Ландыш, конечно, просто подчиняется обстоятельствам, но сюда он пришел уже не за куском хлеба с солью, а за окурками. Безделье успело развратить его.

Но он ошибся — сегодня здесь окурков не найти. Сколько их я выгребла из углов! Недовольно фыркнув, Ландыш ушел, а я вдруг подумала: как-то отнесутся хозяева к тому, что я сделала? И стало неловко.

Первыми пришли Женя и Лева. Он уже третий год «трется» на бурах и везде чувствует себя отлично. Наверное потому, что солнечная Одесса с избытком наделила его оптимизмом и самомнением. Оба на секунду замерли на пороге.

— Ох ты, бубны-козыри, как у нас здорово стало! — сказал Лева и весь расплылся в улыбке. А Женя просто подбежала ко мне и поцеловала в щеку.

Подошли и остальные. Хвалили за вкусный обед, за чистый пол. У всех были благодарные глаза. И все это тепло принадлежало мне. Впервые в жизни.

Стало даже немного страшно: неужели дорога к людям так проста, а я мучительно искала и не находила ее столько лет!

Работа буровых — столкновение романтики с прозой. Вокруг тайга со всеми тайнами и бедами, а тут обычный кусочек жизни.

На болотистой равнине — два станка с поднятыми мачтами. Они похожи на жирных комаров, впившихся в землю. Около них до глаз облепленные грязью мастера и желонщики. Чуть в стороне — погнутое железное корыто зумпфа, под ним костерок, а около в дыму маячит рослая фигура промывальщицы Любки. Яша, как обычно, возится у своей подстанции. Руки его особенно вежливы сегодня — видно, что-то не ладится.

Станки работают в русле древней реки. Думаю, что в те времена долина выглядела лучше… Сейчас это огромная мшара, заросшая ерником и больными лиственницами. Они, как старые сплетницы, наклонились друг к другу и шепчутся, шепчутся о чем-то. Очень трудно представить, что где-то там, в глубине, под шубой торфов, спрятано золото. Но оно там. И именно поэтому день и ночь сосут землю стальные комары.

Нет ничего хуже роли постороннего наблюдателя, поэтому я помотаю Любке. Уж очень хочется доказать, что не так я «тиха на руку», как она думает!

Таскаю бачки с породой. Липкая земляная кашица залила шаровары. Ничего. Если нужно, ношу воду и незаметно присматриваюсь к тому, что делает Любка. Очень или не очень трудно работать промывальщицей?

Наверное, очень трудно. Вижу, как напряженно сильные руки Любы держат тяжелый лоток. Пальцы покраснели от грязной тепловатой воды. Но зато, если очередная проба принесет золото, первой его увидит Любка. Первой. А это замечательно — видеть, делать, быть первой. Никогда мне не принадлежало это место!

Любка взяла у меня из рук тяжелый бачок:

— Намаялась, поди, с непривычки? Теперь видишь, каков он — наш хлеб? Не булками с неба валится.

— Да нет, я не устала, больше от неуменья.

Любка усмехнулась:

— Зато Кряжев умеет. Видала, что вытворяет? Я же по породе вижу, что скважина недобурена, а он на новое место собирается.