Римма Коваленко - Конвейер

Николаша слушал без понимания, о чем они говорят, для чего. Мотоцикл старой марки с просторной коляской стоял у крыльца. В коляске две вышитые подушки на сиденье — одна Катенькина, другая Верочки. А тут и сами девочки появились на крыльце: две толстушечки, два грибка молоденьких, две умницы. У матери лицо светлело и молодело, когда она смотрела на них: это же надо так — две одинаковые головочки, два одинаковых платьица, а два разных человечка, две разные жизни.

— По коням! — скомандовал Николаша дочкам, поднимаясь с крыльца. Лукьяныч тоже поднялся. Девочки с двух сторон прильнули к бабушке Оле.

— А ну-ка отцепитесь, — заворчала она на них, — а то задурите мне голову и уедете с пустыми руками. Я же вам подарки приготовила.

Подарки каждый раз были одни и те же, магазинные, и название носили «подарок»: конфеты, шоколадка, пакетик вафель в целлофановом мешочке, завязанном ленточкой.

Девочки взяли подарки, но с места не тронулись.

— А мне дядя Борис деньги на шубку подарил, — сказала Верочка.

— А мне пусть шубку дедушка Ваня подарит, — сказала Катенька.

Даже я не сразу поняла, о чем они, что за слово такое «шубка», и почему один брат — дядя, а другой — дедушка. Мать глянула на мужа, на Николашу, ждут, дышать перестали от неловкости.

— Это кто же тебя, Катенька, говорить так научил, папа или мама? — спросила она девочку.

— Папа, — ответила Катенька.

— Мама сказала: они не дадут, — добавила Верочка.

Николаша завел мотор, он зафырчал на весь двор, запахло бензином. В открытом окне появилась Томка, на лице написано: уматывают наконец. Мать, не дожидаясь, когда девочки сядут в коляску, ушла в дом. Лукьяныч остался на крыльце.

— Что у вас там произошло? — спросила Томка. — Сейчас он наденет плащ и удалится?

— Ты с кем так говоришь? — зашипела на нее бабушка. — Ты кто тут такая?

— Никто, никто, — обиделась Томка, — никто, ничто и звать никак. Будущим летом меня тут не увидите. Живите без меня со своими мужьями, близнецами, мне тут делать нечего. — Она схватила на ходу кусок торта, который не доели близнецы, и, выставив вперед плечо, пронеслась мимо меня, мимо стоявшего на крыльце Лукьяныча.

Мать, наверное, ждала, что Иван Лукьянович сейчас войдет в дом, лицо у нее было раскаявшееся, сказала мне:

— Нету вины Лукьяныча в этих шубках. Привык Николаша двум дядям с детства в карман глядеть и отвыкать не хочет. Можно было бы, конечно, дать эти пятьдесят рублей, ничего не случится, не обеднеем. Но не хочется. Очень уж готов Николаша брать что дают и не дают. Детей впутывает.

Я ничего не сказала в ответ, промолчала.

Лукьяныч не спешил возвращаться в дом, вновь опустился на ступеньку. Мать поглядела из окошка кухни на его озабоченную спину да вдруг сказала вслух:

— Сидишь и сиди, а я пойду. Вот посиди и прочувствуй, как бывает, когда один уходит, а другой остается.

Надела шелковый костюм, косу переплела по-парадному, уложила ее в два кольца на затылке, взяла новую сумку и, постукивая каблуками, ушла, не оглядываясь на мужа.

Я видела из окна, как трудно ей идти, такой нарядной, молодой, по нашей улице. Одно дело — рядом с Лукьянычем, и другое — одной. Сидят старушки на лавочках, обмирают от возмущения: вырядилась и идет, а чего не идти, когда умней самой жизни решила быть, замуж на старости лет выскочила. А все одно жизнь не обманешь, все одно старая, внучка уже в восьмой класс перешла.

Я побежала за ней. Догнала у парка. Мать стояла в будке телефона-автомата, звонила Дарье. Увидела меня, помахала рукой, чтобы остановилась. Положила трубку, на смехе сказала:

— Эта Дарья скажет… забогатела. Про меня говорит: забогатела и уже знать никого не хочет. Уж кто забогател на нашей улице, так это сама Дарья. Директор ювелирторга. На самой, правда, ни колец, ни бус, а квартира — выставка. Володька с женой развелся, алиментов не платит, некому, сложи-ка вместе их зарплаты, и удивляться не с чего, откуда в квартире столько добра.

Дарьина жизнь была другим не пример. Особая судьба, особый характер. С фронта вернулась с ребеночком, все прошла: дороги мостила, в общежитии с Володькой жила, отец Володьки объявился, когда тому семь лет стукнуло, не приняла, выгнала. С матерью поссорилась, еле простила.

— Надо бы цветочков купить, удивить Дарью, — сказала мать.

Купили букет пионов. Из каждого киоска в парке они прямо просились в руки своей красотой и дешевизной. Где-нибудь в специальном питомнике цветы выращивали. Каждый пиончик в три-четыре цвета, оттеночками.