Римма Коваленко - Конвейер

— Вы танцуете?

Я не увидела его лица.

— Очень плохо танцую. Сразу предупреждаю.

Мы вошли в тесный от танцующих пар круг. В четвертом классе под патефон моя подруга Женя Никитина научила меня танцевать вальс. Потом в войну в нашей женской школе я «водила» на школьных вечерах своих подруг в фокстротах и танго. Парень, с которым я впервые танцевала, который «водил» меня, был летчиком-лейтенантом, голубоглазым, с ямкой в подбородке. Танец назывался «вальс-бостон». Я познакомила летчика с Дарьей, она меня — со своим некрасивым курсантом. Вчетвером мы отчалили с площадки, пошли гулять по парку. Дарья шепнула мне: «Не проговорись, что я фронтовичка». Это удивило. Летчик был сам фронтовиком, с орденом Отечественной войны. Наверное, Дарья что-то перепутала, правильней было бы опасаться намека, что у нее ребенок.

Курсант уныло вышагивал рядом с Дарьей, летчик беспрерывно говорил. Когда я пробовала вставить слово, он был недоволен: «Сами знаем, что сахар белый». У него еще была одна любимая присказка: «Расти большой, не будь лапшой». Он адресовал ее курсанту и сам хохотал, захлебываясь, так ему было смешно, что длинному курсанту надо еще расти. Вскоре летчик выговорился, потерял к нам интерес и вернулся на танцевальную площадку. А курсант заговорил.

— Далеко живем? — спросил он у Дарьи.

— Отсюда не видать, — ответила та.

— С мамашей или одна?

— Одна.

— Тогда пошли, — сказал курсант и стал смотреть на меня. Я стала третьей лишней.

— Куда это пошли? — спросила Дарья.

— К тебе, — курсант был человеком дела, не чета лейтенанту со своим «сахаром» и «лапшой».

— А что ты у меня забыл?

Курсант потупился, всем видом своим показал, что этот Дарьин вопрос смутил его. Но преодолел себя, обратился ко мне:

— Можно вас на минуточку?

Когда мы отошли, он сказал:

— Мы можем вас вдвоем проводить до дома. Вы меня понимаете?

Я все понимала. Пышная Дарья в своем заграничном платье понравилась курсанту, и он захотел к ней туда, где она жила одна.

— Провожайте, — ответила я.

Провожать меня было некуда, мы стояли недалеко от дыры в ограде, но Дарья сама затеяла эту игру, сказала зачем-то, что живет одна.

Когда мы подошли к Дарье, курсант взял ее под руку. Дарья замерла.

— Э! Убери руку.

Курсант послушался.

— Увольнение у тебя до утра? — спросила Дарья.

— До двенадцати.

Я глядела на Дарью, это была не она, а другая, наглая и бесстыжая женщина.

— До двенадцати! Да я к утру только раскочегариваюсь.

Курсант хихикнул.

— Ну, а шнапс у тебя есть?

Курсант развел руки в стороны.

— А по морде когда-нибудь получал? — Дарья развернулась и своей лапой собралась дать ему по голове. Курсант отскочил.

Дарья по-деревенски, с криком пошла на него:

— Ах ты кобелиное отродье! К бабе захотел! На дурничку! Чтоб она тебя поила, спать с собой положила минут на тридцать. Морду б тебе сбить в кровь за такое…

— Ну ты, ну ты… — курсант попятился.

Дарья схватила его за рукав.

— Патрулю сдам, к такой-то матери. Тут каждых полчаса патрули.

Курсант перепугался, тряхнул головой и побежал по дорожке. Дарья не сразу остыла, стояла, выкрикивая ругательства, потом увидела меня и стихла. Я думала, она заплачет, но она махнула рукой, словно что-то от себя отогнала, и тут же пошла к скамейке, с размаху села, влепилась в краску. Я даже ойкнуть не успела, схватила ее за руки, вытянула, но спина и подол сзади уже были в голубых разводах.

Через два дома от нас жил шофер дядя Толя, у него наверняка был бензин, я уговаривала Дарью пойти к нему, спасти платье, но она не пошла.

— Человек спит уже. Как у тебя все просто: пошел, разбудил, дайте что мне надо.

Больше мы в парк не ходили. Дарья пошла на курсы учиться на мотористку катка, который укатывает асфальт, я поехала в Москву поступать в университет.

Время развело нас. На каникулы я не каждое лето приезжала домой. То практика, то работала вожатой в лагере. Когда приезжала, не всякий раз виделась с Дарьей. Адрес у нее поменялся, она получила квартиру. Мать не могла простить ей этого.

— Две комнаты, вода горячая. Нет чтобы сказать: бери, теточка, себе одну комнату. Все забыла: что я ей вызов послала, из деревенской грязи вытащила.

Мне тоже было обидно за мать.

— За что же на двоих две комнаты?

— В бригадиры вылезла, что-то там перевыполняет. А может, еще дитенка нагуляла, у нее ж не узнаешь.

Увиделись мы с Дарьей в начале пятидесятого года. Я приехала сразу после сессии, а дома за столом, за бутылкой вина — мать и Дарья. Приняли Дарью в тот день в кандидаты партии, и они вдвоем отмечали это событие. А тут и я.