Гавриил Колесников - Поклонитесь колымскому солнцу

— А то чем же? Тайга! Она теперь всю землю колымскую позолотит.

Попов, как всегда, давал мне предметный урок естествознания.

Так и не растаяла наша белая западинка, не дождались мы ни настоящей весны, ни полного лета. Только осень на короткое время позолотила снежное блюдечко, но вскоре наступившая зима замела свежим снегом и эту позолоту.

Наша белая западинка нерушимо лежала на черной скатерти зимней тайги.

Вероятнее всего, Попов напрасно обвинял в таежном пожаре, который нам пришлось тушить, какого-то разгильдяя. Местные охотники бережно относятся к тайге и умеют обращаться с огнем. А кроме редких охотников и нас, горемычных, людей в округе не было. Да и зверя бьют зимой, когда он в крепкой, теплой и красивой шубе. А теперь в тайге и охотников не было.

Тогда гроза!

Не дай бог никому встретить колымскую грозу где-нибудь в тайге, на высокой сопке. Вокруг непрерывно потрескивают маленькие разряды. Сразу даже и не сообразишь, что это какая-то молнийная мелюзга озорует. А ливень хлещет землю густыми водяными плетями. Кажется, что тяжелое темное небо навалилось на плечи и давит — так давит, что дышать нечем.

И осатанелый ветер поддает жару: он ревет и мечется по взбудораженной и взволнованной тайге, треплет и ломает деревья…

Одно слово: стихия!

Жутко становится человеку, понимающему, что происходит в природе, а каково животным? Хоронится от грозы таежное зверье и птица в норы, в щели, в дупла, на вершимы деревьев.

Да, и на вершины деревьев, то есть в самое опасное при грозе место!

В тайге на деревьях ютится белка; куница и соболь перемахивают за нею с ветви на ветвь; может забраться на лиственницу и медведь. Но, по рассказам Попова, получалось, что настоящий лесной акробат — росомаха.

— Зверь вредный и хищный. Он тебе и чужой капкан ограбит: все пожрет, и приваду и добычу. А сколько росомаха зверья всякого передушит: и лису, и зайца, и оленя — так, зазря. Хуже волка. Увидишь — бей без пощады. Только вряд ли ты росомах увидишь. Больно уж умна и злоехидна, зараза!

Но росомаху я все-таки увидел и даже принес ее Попову в подарок.

Зверь красивый. Бегает росомаха по тайге на коротких широколапых ногах и от этого кажется приземистой и неуклюжей, увалень карой-то. Солидность ей придает и темная длинноворсистая грубоватая шуба. От ушей к хвосту, дугой к брюху, туловище росомахи украшено симметричными беловатыми лентами.

— Шлея-то какая чистая и резкая, — сказал Попов, не устававший с юношеской увлеченностью восхищаться хорошей звериной статью.

Белые полосы на росомахе действительно напоминали шлею.

— Где же ты подцепил этакую красавицу? — спросил наконец Попов, когда принесенная мною росомаха была осмотрена и оценена.

— А вот это ты вовек не угадаешь.

— И в самом деле чудно: весь целый зверь, а мертвый, будто сердце у него разорвалось.

— Так оно, наверное, и есть. Вчера гроза мало-мало нашу тайгу не подпалила. Одну заматерелую лиственницу молния в щепу расколола. Она и сейчас еще дымится. Поблизости я и росомаху нашел.

— Ты думаешь, молния на дереве и зверя пришибла? — удивился Попов.

— Больше некому. Ты же сам говорил, что живую я ее все равно не увижу.

— Ну, царство ей небесное, — сказал Попов сурово. — Сколько ни разбойничай, — а конца и росомахе не миновать. И где кого тот конец подстерегает, верно, ты сказал, сроду не угадаешь.

Куда только судьба не забрасывает геолога! Всегда мы впереди всех.

Впереди других пробивались мы и к чукотскому золоту.

Если исключить своеобразие прибрежной полосы Чукотки, то она так же холодна, мшисто-таежна, такие же на ней ключи, распадки и сопки, такие же лиственницы и такой же стланик, как и на всей остальной части нашей планеты с суровым названием Колыма. Так, во всяком случае, считали наши родственники на материке, хотя сами-то мы отлично чувствовали разницу, когда попадали с Яны на Индигирку, с Колымы на Чукотку.

Но это для посвященных. Для всех остальных и птицы, и звери, и рыбы на Чукотке такие же. В ее крутых, быстрых и студеных речках водятся и черноспинные хариусы, и краснотелая семга, и знаменитый омуль, знакомый с детства по сибирской песне о священном Байкале, но которому в омулевой бочке убегает с каторги симпатичный русский человек…

Всем этим Попова не удивишь. Он был такой же отличный рыбак, как и охотник, и умел разнообразить наш стол рыбными деликатесами.