Гавриил Колесников - Поклонитесь колымскому солнцу

Много лет скитался я с товарищами по долинам Колымы и ее притоков, отыскивая зарытые временем клады. Не часто встречали мы людей, но часто видели непуганого зверя, нестреляную птицу, немятую траву, нетронутое автомобильной копотью небо…

Тогда все это было еще впереди. Я только очень много читал и слышал о Дальнем Севере и почти ничего не видел сам. Может быть, поэтому первые дни в тайге были так интересны и так отчетливо запомнились.

…Раннее утро начала октября, но давно уже легла зима. Утреннее небо — спектрально-голубое. Тайга молчит величаво и равнодушно. Ни зверя, ни птицы кругом, ни ветерка, ни шороха — белое безмолвие!

Постепенно глаз привык различать в белом океане другие тона и краски. Налево по крутому берегу чернели стволы оледеневших лиственниц. Направо резко выделялись красные верхушки тальника. Кажется, что серые глыбы гранита силятся вырваться из снежного плена крутобоких сопок. Поднявшееся из-за сопки солнце раскрасило радужными тонами края появившихся откуда-то облаков… Нет, совсем не бедна красками эта белая пустыня.

Так начинался для меня Север.

…По воле случая судьба накрепко связала меня со старым сибирским охотником и старателем Поповым. Должность его в наших разведочных партиях была самая скромная — он ведал хозяйством, попросту говоря, был завхозом. С многотрудными обязанностями своими Попов справлялся отлично и немало способствовал успеху общего дела. Но главное, стал этот человек для меня верным другом и надежным помощником в сложной и нелегкой кочевой жизни.

Не один раз потом мы меняли наши таежные избы, жили в палатках, мокли под дождем, грелись костров в холодные колымские осенние ночи.

Сурово мы жили на Севере, но интересно — и не только для себя. И если бы мне удалось повторить мою жизнь заново, я снова стал бы разведчиком недр на Колыме.

О себе Попов говорил скупо. Но иногда, при каком-нибудь случае, раскрывались неожиданные и всегда интересные обстоятельства его жизни.

В тот раз зашла речь о кострах, о таенном тепле…

Как всякий исконный таежник, Попов был мастер разводить костры. Спасая от ветра в сложенных ладонях огонек, он без промаха поджигал пирамидку из сухих стружек. Спички находились всегда при нем. Хранил он их в стеклянном пузырьке с притертой пробкой, который носил на гайтане под сорочкой, как крест.

На всю жизнь остался у меня в душе след одного детского огорчения. Я только-только освоил технику зажигания спичек о горячий утюг, как мать шлепнула меня по рукам полотенцем. Было не больно, но до слез обидно.

Именно таким способом добывал огонь Попов. Он брал две сухие палка, и тер их одну о другую до тех пор, пока они не нагревались; затем достаточно было чиркнуть спичкой о горячую палку — и спичка безотказно воспламенялась. Коробок в бутылочку не уберешь, а размокнуть он мог запросто. У сердца человек носил только спички.

Попов придерживался этого способа с достопамятной осенней ночи времен гражданской войны. Он партизанил в сибирской тайге и, подбитый колчаковцами, отстал от своих, уходивших с боем в лесную глухомань.

— Невесело, скажу я тебе, одному в кромешной таежной темени оставаться, — рассказывал он мне свою историю. — А тут еще нога подраненная огнем горит. Самого-то всего дрожь пробирает. Снежок срывается. Студено. Со мной только что старая берданка оплечь, с одним патроном. К рассвету-то совсем окоченел, скулы свело, язык не ворочается… Вот тогда я и вспомнил отцовы бывальщины. Вынул патрон, войлочным пыжом он у меня был забит, настоящим, а под ним картечина закатана. Разрядил патрон, пороху чуток на донышке оставил и пыжом прикрыл. Ну, думаю, была не была, у отца, сказывал, получалось. Приподнял дуло-то четверти на две и в малую охапочку из самых тонких кедровых веточек посуше выстрелил. Кои ветки поразлетались напрочь, а пыжик войлочный затлел. С него я и костер раздул. Около огонька к вечеру меня и подобрали свои. Изба у нас там была в потаенном месте срубленная. На носилках отнесли, выходили… Вот с того часа и ношу спички в бутылочке под рубашкой.

У меня были свои, «цивилизованные» способы добывания огня. Я удивлял Попова умением воспламенять смоченную в глицерине ватку, закатав в нее тонкий порошок обыкновенной марганцовки.

Но чаще всего мне помогало солнце…

Удивительная все-таки эта земля, Колыма. Под ногами — океан вечной мерзлоты. Над головой — яркое, зимой короткое и негреющее, летом бесконечное и палящее солнце. Оно расцвечивает колымское небо невиданными и незабываемыми красками. А цвет неба — это ведь свет солнца.