Мария Глушко - Год активного солнца

Ирина посмотрела на мать.

— Как это?

— Вы бы жили с отцом, а я здесь. — Кира Сергеевна мяла оборку передника. — Для меня это единственный выход…

Ирина все смотрела на нее, посасывая конфету.

— Ты не хочешь жить с отцом?

— Не могу.

— Раньше ведь могла?

Киру Сергеевну опять искушало желание сказать все: раньше могла, потому что ничего не знала. Но это нечестно — все время молчать и вдруг открыть правду. Нечестно, чтобы в глазах Ирины виноватым был он один. Она не судья между нами. И ему она не судья.

— А теперь не могу.

Ирина опустила глаза, долго молчала. Потом сказала:

— Жаль.

Кира Сергеевна тронула ее руку:

— Для тебя мы по-прежнему отец и мать… — Она просто не поняла, к чему относилось это «жаль».

— Жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

Я так и знала: не поможет никто, никто ничем не поступится. Знала и все-таки надеялась, пришла сюда.

— Извини, — сказала она Ирине. — И поверь, мне очень нелегко было просить тебя. Я не умею и не люблю просить.

Ирина смотрела на мать тревожными глазами. Удивительно, до чего же она похожа лицом на отца!

— Мне пора…

— Погоди… — У Ирины тряслись губы. — Я не умею быть ласковой, ты не приучила меня, но поверь, для тебя я сделала бы все, если б могла. Но мы размениваем эту квартиру.

— Зачем?

— Мы отживаем положенные полгода и потом разъедемся, мы ведь уже два месяца как разошлись.

Кира Сергеевна опустила руки. Ее поразила эта новость. Значит, не наладилось у них. Значит, не живут они тут, в неустроенном быте, а «отживают».

Ирина вертела в пальцах незажженную сигарету.

— Зачем скрывала?

— Не хотела расстраивать, у тебя своих проблем немало.

Не потому скрывала, боялась, что я не пойму тебя. Я и правда не поняла бы…

— Бедное мое дитя, как нелегко тебе было…

Ирина тряхнула головой.

— Это раньше я была бедная, теперь я счастливая. У Леры — однокомнатная секция, мы с Ленкой будем там, у Бориса — комната в коммуналке, туда пойдет Юрий. Лера с Борисом недавно поженились и съезжаются, так что нам повезло.

Им повезло! Все рушится, все посходили с ума и считают, что повезло.

В дверь стучали, Ирина побежала открывать. Влетела Ленка — счастливая, красная вся, обсыпанная песком, на куртке оторвана пуговица.

— Я этому Витьке хорошо дала сдачи! — Она сжала грязные кулачки и показала, как именно дала сдачи.

— За что? — спросила Ирина, стаскивая курточку, с которой скатывался песок. — За что ты дала ему сдачи?

— Ни за что. Просто подошла и ка-ак дам сдачи!

Как она будет без отца? — подумала Кира Сергеевна.

Ирина собралась проводить ее до троллейбуса, Ленка тоже просилась, но Ирина не взяла:

— Тебя три дня отмывать надо!

Ленка заревела, но в прихожую лениво вышел Юрий, сказал, широко зевнув:

— Будильник курочить хочешь?

Ленка обняла Киру Сергеевну, повисела на шее и убежала разбирать будильник.

Уже на улице Кира Сергеевна спросила:

— Ты потому и ушла от нас?

— Да. Не могла же я Юрия выгнать на улицу? Мы и решили…

Значит, все это было задумано еще тогда. Кира Сергеевна никак не могла примириться, ей казалось, что еще можно что-то спасти.

— Страдающая сторона — Ленка, она будет без отца.

Ирина взяла ее под руку, прижала к себе локоть.

— Уверяю тебя, нет никакой трагедии. Ни для кого. Юрий не любит ни меня, ни Ленку, он не виноват, просто не дано ему, понимаешь?

«Никакой трагедии» — как у них все просто!

Подошел троллейбус, но Кира Сергеевна пропустила его. Не хотелось уезжать и все время казалось, что Ирина нуждается в утешении.

Они сели на скамейку здесь же, на остановке. Один за другим подкатывали троллейбусы, люди садились, уезжали, площадка пустела, осыпанная клочками бумажек и подсолнечной шелухой. А потом опять подходили люди, останавливались у бетонного столба, обклеенного объявлениями, читали от нечего делать и тоже уезжали. Над кронами тополей в бледно-зеленых, похожих на гусениц сережках черно кружили птицы, устраиваясь на ночлег; за тополями догорали малиновые облака, окрашенные закатным солнцем.

Кира Сергеевна опять вспомнила, как шла утром на работу с ожиданием радости и как потом этот день сломался. Она удивилась, что так длинно тянется этот день и никак не кончится. Захотелось рассказать Ирине, как глупо вела себя, как плакала и как потом стало некуда идти и она долго сидела в парке на мокрой траве. Мы ведь родные, почему я не могу все открыть? Стимулирую благополучие перед родной дочерью… Вот сейчас бы сказать, как выплеснулась беда, пошли от нее круги и никак не остановишь. Но она знала, что не сделает этого. Всегда их разделяло что-то, и менять отношения было поздно. Опять пожалела, что нет у нее еще детей, возможно, кто-то из них стал бы ей другом.