Максимилиан Кравков - Эпизод

— Нет, — решил Полянский, — не к чему мне к ней итти… не с чем. Зачем буду себя унижать? И так уже…

Мимо окна торопливо прошмыгнул Малинин.

— Ко мне спешит… Боится. А узнает… первый насмеется…

Вспомнились неясные скрытые намеки. Рассказы вскользь, со смешком о прогулках на лыжах. Неистово зацарапал свирепый зверь в груди, — вскочил Полянский с кресла.

А тут, запыхавшийся, негодующий, ворвался в кабинет Малинин.

— Георгий Петрович, вы тут сидите, а там все бегают, голову потеряли с солдатами ненадежно! В городе пожар.

— Ага, — подумал со странным удовлетворением Полянский, — и у вас пожар.

— Так нельзя же так! — визгливо выкрикнул Малинин, — идите же, распорядитесь! Ведь, это красные наверное подожгли… И поймите, солдаты ропщут…

— А почему вы думаете, что это красные? — не спеша, с расстановкой, поигрывая собеседником, задал вопрос Полянский.

Малинин побагровел. Глаза совсем округлились, он только шевелил короткими пальцами.

«Ничего не знает, — решил Полянский, — только боится».

Пересилил себя и солгал обычным тоном:

— Я знаю это… Пустяки. Еще какие новости?

Малинин пришел в себя.

— Еще? Плохие. Очень плохие, — давился он словами и страхом, — в городе зачем-то собирается милиция. Все с винтовками. Прапорщика Иванова не пропустили к управлению… Надо сейчас же арестовать Шумана. Контр-разведка в городе, связь с ней потеряна… О тюрьме, — уж вы извините, — я распорядился. Чего негодяев жалеть?..

Полянский заинтересовался:

— Как распорядились? Расстрелять?

— А чего же? Целоваться с ними, что ли? Сейчас отправил туда отряд…

— Та-а-ак, — протянул Полянский, — это, все-таки, пустяки…

— Да что с вами, Георгий Петрович? — вскочил Малинин, — вы же начальник гарнизона? Что вы надо мной издеваетесь?

И, плачущим тоном, убегая к двери:

— Позову сейчас кого-нибудь из офицеров…

— Дьявольщина, — поморщился Полянский, — сейчас приведет… Вот скука! Будут спрашивать, просить…

Тоскливо осмотрелся: деться некуда. Все противны — все.

Встал, заглянул в канцелярию. Встретился с вздрогнувшим взглядом дежурного писаря. Стало неловко, почти смутился…

— Послушай, — приказал, — пойди в казарму, попроси мне капитана Капустина.

Подождал, когда писарь хлопнул дверью, торопясь и крадучись вернулся к столу и вытащил из лежащего кобура черный наган.

А писарь выскочил из канцелярии и с порога увидел приближавшихся офицеров с Капустиным и Малининым. Хотел отворить им дверь, да в это время грохнул в комнатах и прокатился выстрел…

— Однако, паря, пора…

— Пожди. Ешшо стемнет…

— Хорошо тебе, чорту, ждать — бородой закрылся и мороз не берет…

— Борода!.. — ухмыльнулся красивый мужик, — она, брат, у меня рощеная…

— Да драки на три хватит, — подзадоривал Кошкин.

— Уж не тебе чета, скобленое, скажем, рыло…

— Ну, распротак тебя, договорился… Айда-ка, парень, лей!..

В сырой, холодной полумгле пустого хлебного амбара запахло остро керосином. Вывернулся из полусорванной двери на минуточку Кошкин, глянуть как снаружи?

В свинцовых, мутных клубах сумерек тонул затихший город. Яркой звездочкой сверкал огонек-фонарь в тюрьме, да другой — в военном городке. Пузато покачнулась к снегу высокая громада старого хлебозапасного магазина, в сугробах, за городской чертой.

— Сожгу тебя, дьявола, — довольно оглянулся на стены Кошкин, затрещишь и там затрещат…

И смотрел на прилегший к земле город, как однажды в тайге следил за запавшей медведицей, выбирая место, куда бы половчее жигнуть ее пулей.

— Время, — сказал он, — как уговорились в аккурат… — и, бегом к двери.

— Запаливай, дядя Митрий!..

— Э-ге, — отозвался Митрий.

— Ого-го-го, — загоготал он изнутри, — пошло рвать! — и выскочил из амбара.

Удалой, разбойной глядкой мигнул Кошкину:

— Теперь куды?

— Само собой — в город. Товарищ Решетилов, гляди, сейчас начнет…

Здание милиции.

Закрылись дневные глаза, открылись вечерние — серым шолком нависли потемки.

Длинный стол завален обоймами и винтовками.

Бравый старшой, с красной ленточкой на шинели, нагнулся над ящиком с гнездами.

Вынет из гнезда рубчатую гранату, — подаст милиционеру:

— Следующий.

Шуман в синей, истертой рубашке — всюду, где нужен.

Приказывает точно, дельно, коротко. Добросовестный спец.

Мечутся ребята молодые, радостным задором закипевшие:

— Мы — восстали!