Владимир Христофоров - Невеста для отшельника

В Сберкассе я сунул в окошечко первую охапку рублевок. Там пересчитали — я сунул вторую, третью… Кассир привстала удивленно и негодующе воскликнула: «Вы что, смеетесь надо мной?» Вокруг собралась очередь, взывала к порядку, нервничала.

— Вот вам ваши рубли, идите и сложите по номиналам…

Стиснув зубы, я вышел с мешком на улицу. Страшно хотелось есть. В столовой, однако, была большая очередь, а в ресторане потребовали оставить мешок в раздевалке. Чуть не плача, я вернулся домой и лишь к ночи рассортировал деньги по пачкам, связав их теми же резинками.

Всю ночь передо мной на церковной паперти кружились нищие, подкидывая в воздух разноцветные царские денежки, а на мостовой металась наша полоумная соседка, ползком собирая и запихивая их в японский вещевой мешок.

Днем я сходил к родственникам проведать бабушку, вручил ей положенную долю и с тоской оглядел нашу такую до боли знакомую обстановку.

— Ты имя-то, имя-то дай немного, из моих дай, как-никак родня, — прошептала бабушка, указывая пальцем на дверь в соседнюю комнату.

— Обойдутся. И так все к ним перекочевало. Ты сама крепче береги свои деньги, не давай им, — сказал я тоже шепотом, хоти прекрасно понимал, в чьи руки попадут бабушкины деньги.

Так и случилось. Не прошло двух недель, как бабушка запросилась к сыну, жившему на другом конце Союза. Ко мне ехать она наотрез отказалась, а ведь любила меня — это доподлинно! — пуще своих детей. Видно, не хотела мешать молодой семье, да и город, где я жил, был ей чужим. К сыну бабушка приехала с трешницей в кармане и через месяц умерла от тоски по родному дому.

А в городе тем временем распространился слушок: мол, вот каков он, получил отцовские деньги и умотал восвояси, оставив бабушку. Даже мой дружок Ленька Кузнецов, спустя много лет, слушал мои сбивчивые объяснения с недоверием, отчужденно. Эта встреча с ним была последней. Сейчас я все хорошо понимаю: суровые факты были против меня — бабушка осталась, я уехал с деньгами, не оделив родственников, а о бабушкиной доле просто никто не знал.

Все эти годы я запоздало думаю об отцовских деньгах и смутно предполагаю, что не так надо было ими распорядиться, а как-то иначе. Деньги требуют особой мудрости и опыта. Ни того, ни другого у меня тогда не было.

Заняв недостающую сумму, мы с женой купили пианино и отличный мебельный гарнитур. А в декабре того же года я с полупустым саквояжем уехал на Север, который окончательно сформировал мой характер, научил распознавать мнимые и подлинные ценности, подарил новых друзей, которые умеют любить тебя, не копаясь в прошлом. Эти друзья умеют прощать слабости и ошибки, но более всего на свете презирают три вещи: предательство, грубое отношение к женщине и жадность к деньгам.

Я несколько раз бывал на могиле отца, издали смотрел на наш дом. Подойти боялся, боялся быть узнанным: «Запомните этого человека. Это он за отцовские деньги продал свое доброе имя». И лишь через десятилетие посмел я переступить родной порог. Открыв калитку, я увидел, что дом на замке. Прошел во флигелек. Навстречу мне вышла седая сгорбленная старуха с трясущимся подбородком. Я обнял ее, назвался. Она согласно закивала, полезла за пазуху и, оглядевшись, что-то сунула мне в карман. Я развернул влажный комочек грязно-синей бумаги. Это была царская пятирублевка.