Владимир Христофоров - Пленник стойбища Оемпак

— Не верите? — отец удивленно уставился на нас с Кузей. — Так смотрите, — он задрал рубаху к затылку, повернулся голой спиной. — Это, брат, не шутка, а осколок бронетанкового снаряда. Трех ребер как не бывало!

С почтительным уважением мы долго рассматривали глубокий, шириной с ладонь, шрам на отцовской спине.

— До сердца не дошло, — не то вопросительно, не то утвердительно сказал Кузя.

— Не дошло, — вздохнул, будто сожалея, отец и опустил рубаху.

— Ну а потом что, дядь Гена?

— Потом? Йотом из окружения выходили, к своим пробивались.

— А награду за что дали?

— Вот за это и дали. Сам дед Ковпак вручал.

— Покажите, — потребовал Кузя.

Отец подошел к шкафу, достал с верхней полки лиловую коробочку.

— Смотрите.

Кузя разочарованно вытянул губы.

— Фи-и! У моей мамки тоже такая медаль есть, а она на войне не была.

Отец не обиделся, а вдумчиво растолковал:

— Понимаешь, очень много народу на войне воевало. Несколько миллионов. И почти каждый солдат хоть маленько, да отличился в бою, а значит, и награду заслужил. Но попробуй начни-ка всем вручать медали и ордена — воевать некогда будет! Вот почему хотя война и закончилась, а фронтовиков продолжают вызывать в военкомат: до вас, мол, очередь дошла, получите свою боевую награду. Поживу еще — глядишь, и моя очередь подойдет. — Последнюю фразу он произнес, правда, неуверенно.

За печкой заворчала бабушка:

— И мелет, и мелет. Как не надоест? Лучше бы по воду сходил, прости мя, господи…

— Успею, мам. — Отец взглянул на печь, заговорщицки подмигнул мне, а Кузе взъерошил рыжий вихор. — Приходи еще. Расскажу, как в разведку ходил.

В разведку к фашистам отец мой никогда не ходил. Не пробивался к своим из окружения. Никакой осколок бронебойного снаряда в него не попадал. Потому что на войне он вообще не был.

В его бумагах долго хранился газетный портретик знаменитого хирурга, ставшего впоследствии академиком. Это он сделал отцу уникальную операцию на левом легком — одну из тех, за которые получил Государственную премию. Случилось это перед войной, когда меня еще и в помине не было. Отцу выдали «белый билет» — бессрочное освобождение от воинской обязанности. Поэтому, когда началась война, от нашей семьи на фронт ушла мать. В то время она работала инструктором в городском авиаклубе. Ее зачислили в женский полк тяжелых бомбардировщиков.

От матери осталось несколько фронтовых писем и фотокарточек.

Мы жили в Семипалатинске. Нужды сильной не испытывали. Деньги с фронта присылала вначале мать, потом брат отца — дядя Петя. Без их помощи нам пришлось бы туго, так как отец работал всего-навсего простым счетоводом в каком-то мелком филиале. Это в последнее десятилетие перед пенсией он дослужился до главного бухгалтера областного совета профессиональных союзов.

В нашем городе отцовское имя произносили с уважением (особенно женщины), искали повод с ним познакомиться, а иные, наверное, не прочь были бы выйти за него замуж. Всех привлекал в нем мягкий рассудительный характер, сильно развитое чувство отцовства, постоянство — он ведь так и не женился второй раз.

Отец кроме всего прочего имел талант выдумщика, любил помечтать. Родственники и знакомые всегда посмеивались над его чудачествами и особенно над постоянным стремлением к хозяйственным преобразованиям в доме.

За что бы отец ни брался — это превращалось в целое предприятие. Задумки шли от дедов и прадедов — людей хватких, мастеровых, — а силенок и умения на их исполнение ему порой не хватало. Ведь с пятнадцати лет он стал конторским служащим.

Однажды затеялось у нас строительство новых ворот. Несколько недель отец искал плотника «подешевле». Наконец привел мужика с лицом алкоголика. Весь вечер они ходили вокруг старых ворот, что-то измеряли, записывали, спорили. Затем мастер угостился стопкой водки, получил небольшой аванс и… исчез. Я уехал в пионерский лагерь.