Владимир Христофоров - Деньги за путину

Пологий берег из мелкой хрустящей гальки постепенно поднимается к кустистым холмам. В ближайшем распадке неторопливо и бесшумно сверкает ручей. Питьевая вода под боком. Чуть поодаль, там, где бухта упирается в Нерпичью косу, залом плавника. Дров не переколоть! Склоны холмов щедро усеяны ягодой, грибами. Самое место для дома отдыха. Правда, если бы не гудящие комариные тучи, если бы солнца побольше, воду потеплее, лето подольше…

Чукотка, одним словом! Одним словом, Лососевая река, которая мощным студеным потоком выходит из глухих и таинственных земель континентальной лесистой тундры. У моря реке неожиданный простор, вольница. Весной, — а весна здесь в один-два дня переходит в жаркое стремительное лето, — Лососевая река затопляет низкие берега до самого горизонта, до подножия синих гор. И не поймешь, где начинается. Берингово море, а где кончается устье Лососевой реки. Лишь в пору устоявшегося полярного дня опытный глаз определит по цвету воды зыбкую невидимую полоску границы, которая, кстати сказать, два раза в сутки во время прилива размывается окончательно. В это время вода солоноватая, чаю не вскипятишь, жди до желанного отлива, когда море бесшумно отступает, не в силах совладать с гигантским, пресным напором Лососевой реки. Казалось бы, здесь самое место для рыболовецкого колхоза «Товарищ». Но нет, село Энмыгран исстари стоит на пологом и неуютном берегу моря. Четыре ряда аккуратных одноквартирных домиков, продуваемых со всех сторон. Не вдруг отсюда доберешься до Лососевой реки-кормилицы. То шторм, то отлив: топкий берег отступает почти на полкилометра от причала. И все же рыболовецкий колхоз с незапамятных времен стоит на берегу моря. Здесь, а не на реке проходили пути, связывающие далекие чукотские берега с цивилизацией. И хотя общение с миром приносило жителям Энмыграна больше горя, чем радости, население упорно и цепко держалось за это неуютное место. Сейчас иное дело, иная жизнь. Выше Энмыграна вырос при Советской власти целый город. И, конечно же, все блага его стали благами старинного чукотского села. Одно время хотели Энмыгран переселить в устье Лососевой реки, но подсчитали-прикинули — экономически маловыгодно, да и самим энмыгранцам не хотелось покидать обжитое прадедами место.

Вот почему, когда на Чукотку приходит путина, колхоз «Товарищ» старается ставить невода поближе к центральной усадьбе — и рыбу ловчее возить, да и люди на виду, под боком. Но берег застраивается, близких удобных мест становится все меньше. На Сизой бухточке отсыпают мол нового морского порта. Чуть далее — гравийный карьер. И лишь в устье Лососевой реки пока простор и тишь. Вот там и решили нынче попробовать. С ранней весны, когда еще стоял лед, инженер по рыбодобыче Николай Захарович Чаквария замерял глубину — вроде бы нормально. Течение, правда, сильное, но уже не такое, чтобы снести невод.

И все же чем сильнее весеннее солнце растапливало чукотские снега, тем неспокойнее было на душе Чакварии. Осваивать новые места — это все равно что прокладывать первую тропу. В эти суматошные предпутинные дни Николай Чаквария даже прерывал переписку со своей многочисленной кавказской родней, которая регулярно сообщала ему о всех новостях. Вообще эти письма с округлыми, как каменные окатыши, буквами и неизменными витиеватыми вступлениями были настоящим бедствием в жизни Чакварии. Чукотка для его родины оставалась страной чуть ли не инопланетной. И каждый из рода Чакварии почитал за честь написать и обязательно получить ответ с этой «заснеженной планеты». Особенно обижался на несвоевременные ответы отец — старый Гиви. Но путина есть путина. Надо скомплектовать все три бригады. Своих людей не хватает, так как часть рыбаков отправляется к Гранитным озерам за чиром и хариусом. Кроме того, колхоз выпасает на тундровых лугах почти тридцатитысячное стадо оленей. Вот и приходится на время путины нанимать людей из соседнего городка. Это не просто — всякого не возьмешь, а крепкие молодые руки сманивает ближайший золотодобывающий прииск.

Люди — людьми. А малый колхозный флот, который давно требовал обновления? А ремонт старых неводов?

В пору весеннего солнцестояния нос у Чакварии облезал и приобретал сливовый оттенок. Щеки зарастали черной щетиной, и лишь усы топорщились браво, придавая всему его облику решительность, которая, будь он даже в гневе, каким-то странным образом сочеталась с веселой лихостью. Он вызывал улыбку и за свой кавказский акцент, и за свою неизменную широченную кепку с большим козырьком. Но в колхозе его любили. Чаквария был неотделим от Чукотки, как неотделимы от нее снега, северное сияние и это полярное лето.