Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

— Ты же хотел в спортмагазин, вот он. Зайди, купи, что нужно. Я постою тут, полюбуюсь на девочек — посмотри, какие идут мимо.

— Закро, прошу, перестань.

— Зря просишь.

За одной бутылкой последовала другая, за ней — третья… Потом приятели подсели к нам… А утром, не то что за руль сесть, от шума машин, врывавшегося в окно, тошно было.

Дато стоял на обычном месте.

— Что с тобой, дядя Леван?

— Какой я тебе дядя! Зови просто «Леван».

— Заболел?

— Нет, плохо спал.

— Почему?

— Не поймешь, мал еще.

Из своей будки высунул голову Закро, засвистел. Потом он подошел — я остановил троллейбус.

— Из-за какой-то девки и я пострадаю, и ты, и этот мальчик. Мне достанется за то, что спускаю тебе нарушение правил, — ты поехал сейчас на красный свет, тебя загрызет совесть — раз я пострадаю из-за тебя, а мальчик не получит подарка. Осталось у тебя хоть немного денег?

— Придержи язык! Осталось, понятно, — уверенно сказал я, вспомнив, что в кармане пусто. Мальчик затаил дух, я рванул машину с места.

В Тбилиси бывают дни, когда размякает асфальт — стараниями солнца. В такое время в кабине невыносимо, трудно сидеть, металл накален. Открываю окно как можно шире, но это не спасает от духоты. Иногда я снимаю рубашку, хотя и непозволительно. И тогда мышцам приволье, они состязаются с железом в быстром и точном движении, доказывают свое превосходство в ловкости, сноровке. И в этот раз я так увлекся соревнованием, что не заметил, как пристально смотрела на меня «Дали», собираясь сойти. Во взгляде ее было что-то непривычное. Нет, я не обманывал себя. Он многое выражал. И я не остановил машину, не дал ей сойти. Пассажиры загалдели, но я не слушал их, смотрел в зеркальце на ее лицо. Задумалась «моя Дали». О чем?..

На конечной остановке, когда салон опустел, я надел сорочку и устремил взгляд на «Дали», удобно расположившуюся на сиденье. Она тоже посмотрела на меня, и я понял — запомнился ей. Хотел заговорить с ней, узнать настоящее имя, но подойти не мог, ноги не шли. Мы не сводили друг с друга глаз, пока она не смутилась и не отвернула голову.

Улицы покрыты тонким слоем слякоти — асфальтным салом, как говорят водители. Видно, всю ночь шел дождь. Сегодня нужна предельная осторожность — особенно опасны повороты и внезапное торможение, скользко — всякое может случиться.

Подъезжаю к Пединституту. Волнуюсь, разумеется. На остановке полно народу. Все с зонтами — собирается дождь. «Дали» не видно. Поднялся последний человек, студент. Я медлю. Пассажиры спешат на работу, нервно поглядывают на часы, вздыхают, выражая неудовольствие. Я пытаюсь отбросить мысль, что «Дали» сознательно не пришла, догадалась обо всем, минутное влечение ничего не значит, а истинного чувства нет. Но с другой стороны, она ведь не знает, когда я работаю. Задерживать дольше троллейбус нельзя, и все же не спешу тронуть машину, но правая нога сама нажимает на педаль. Я набираю скорость. Внезапно из подъезда выбегает «Дали», летит к троллейбусу, обнажая колени, надеется вскочить в отошедший троллейбус. Я приостанавливаю машину, открываю ей переднюю дверь. Она улыбается мне особой улыбкой и, еле переводя дыхание, благодарит.

Троллейбус несется ветром.

Счастье выпадает каждому. И не обойдет человека положенное ему счастье, потому что человек достоин его. Я способен сейчас согнуть железо, столько во мне силы, мощи, и наделяет меня всемогущей силой девушка, примостившаяся за моей спиной у кабины.

Где мой маленький друг, мой наперсник, — получит сегодня подарок! Наперсник ждет на обычном месте. Я опять нарушаю правила, но это в последний раз. Дато несется к машине; «Дали» помогает ему подняться. Они улыбаются друг другу. Взгляд у мальчика лукавый. «Нет, Дато, рано еще, рано». — «Почему?!» — вопрошают его большие выразительные глаза. «Не знаю». — «Дай я…» — «Нет». — «Почему? Узнаю хоть имя». — «Нет, не надо. Не время сейчас».

— Угадай, что у меня тут?

— Мяч! — воскликнул Дато.

Углядел негодник. Схватил, прижал к груди, а потом, положив его возле реостата, прыгнул мне на спину, вдвойне обрадованный. Впереди вспыхнул красный свет, я резко затормозил, но было поздно.

Троллейбус скользнул, преградив дорогу машине на перекрестке. Машина вильнула в сторону — растерялся, видно, шофер. В такую погоду ни в коем случае нельзя было сворачивать на большой скорости и тормозить при этом. Крики и милицейский свисток режут слух.

— Сходи, Дато, живо!

Не положено ему в кабине. Я отвел троллейбус в сторону.