Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

— Не дождетесь, говорю тебе! Я тому типу каждый день втрое больше проигрываю в «дави-даубасе»; вот почему не дождетесь! Да, проигрываю ему, хотя он даже того не знает, что шиши-беши [10] При игре в кости игроки называют число: шаш — шесть (перс.) , беш — пять (турецк.) . будет одиннадцать. Как ему знать, если у него всего десять пальцев на руках! — с издевкой объяснил Важа.

Он спокойно прошелся по комнате.

— Помнишь, я девушку загубил? Помнишь. А как Арчил на человека наехал и покалечил ему ногу, помнишь? Помнишь, конечно, сам в той машине сидел. Так вот, оба случая мне всего в тысячу восемьсот обошлись. Дурачье! Не знали, что я бы сто тысяч не пожалел, лишь бы откупиться. Но я поторговался и за гроши откупился.

Гиорги почернел. Он умирал.

Братья Мартирозашвили привели его в чувство и на руках отнесли в его однокомнатную квартиру.

А на другое утро Гиорги проснулся уже Жорой…

…Танцоры на проволоке сложили свои зонтики и один за другим соскочили вниз.

Грянули аплодисменты.

Как ни уговаривал их инспектор манежа, они не вышли больше на арену. Очевидно, опаздывали еще на одно выступление и спешили за кулисы, на ходу снимая парики.

Паузу заполнил клоун Жора. Вынес веревку, растянул ее на опилках посреди манежа и пошел расхаживать по ней взад-вперед, усиленно балансируя большим сложенным зонтом, изодранным и залатанным, — делал вид, будто с трудом удерживается.

— Заднее сальто! — самодовольно объявил Жора.

По знаку дирижера Кониашвили загремел барабан, да так, что ребята зажали уши. Жора подпрыгнул и, перекувырнувшись в воздухе, шлепнулся лицом в опилки. Опилки залепили ему глаза, набились в уши и даже в карманы. Он не смутился. Встал, чтобы повторить сальто, но к нему подкрались сзади и опрокинули на него ведро с водой. Жора вымок и задрал голову, раскрывая зонт, — да откуда было взяться дождю в цирке!

Зрители хохотали.

Потом свет погас, и яркий луч прожектора высветил инспектора манежа.

— Оригинальный жанр! — объявил он торжественно.

Униформисты поспешили раздвинуть занавес.

На арену вышел человек в черном фраке, белой манишке, белых перчатках, в высоком черном цилиндре. За плечами его развевался, переливаясь и сверкая, плащ. Он широким жестом вскидывал его перед собой, и манишка, перчатки и цилиндр каждый раз принимали новую окраску. Наконец все на нем окрасилось в алый цвет…

…Теперь не записывают, оказывается, номера ассигнаций, теперь их красят!!! Заставят взявшего опустить руку в какую-то жидкость, и готово — на пальцах проявляется алая краска!

Александр Сирбиладзе всего три года жил в доме Гиорги Картлишвили. Из Батуми переселился. Поговаривали, что он «сидел».

— Всего шесть месяцев, — объяснил Александр Гиорги. — И то без вины, напрасно просидел.

— Как это — без вины?! — не поверил Гиорги.

— А вот так. Могу рассказать. Нынче мой «способ» уже не пустишь в ход, не те времена, а в ту пору за него и пятьдесят тысяч могли дать!

От сладостных воспоминаний в хитрых, проницательных глазах Сирбиладзе заиграла ласковая улыбка.

— Интересуетесь, батоно Гиорги? А может, и вы, вроде соседей, рецидивистом, меня считаете?

Гиорги смущенно промолчал.

— Знаете, расскажу я вам все, а вы уж сделайте милость, уймите соседей, надоели пересуды да разговоры за спиной. В конце концов, я на пенсии, и я покоя хочу…

Они сидели во дворе на затененной деревьями скамье. Был поздний вечер.

— И в детстве и в молодости я в обносках ходил, после старшего брата донашивал. Но меня это не тяготило, я чувствовал себя счастливым. И школу, а потом институт в Москве окончил с отличием. Оставляли в аспирантуре, но я вернулся к себе в Аджарию — моим родителям еще пятерых поднимать надо было, ради них и вернулся, помочь семье. Отец мой, сколько помню, передовиком был, мать — знатная чаеводка, орденоноска, на доске Почета красовалась. Но легко, ли одеть, обуть да накормить шестерых прожорливых пацанов?.. Старший брат женился, отделился от нас, у самого четверо росли, и без родительской помощи обойтись не мог. Младшие братья тоже захотели получить высшее образование, кто в Москве, кто в Ленинграде. Желание похвальное, но ведь надо же было каждому из них хотя бы сотню в месяц посылать? Как по-вашему, батоно Гиорги, надо было?

— Разве это деньги — сотня в месяц!

— Ну мы, понятно, из последних сил тянулись, но дали им закончить институт, не оставлять же было их неучами… В наших краях мало кто владел русским так, как я, и я быстро продвигался по службе и оказался в конце концов на той самой должности, с которой на пенсию отправили. Не успел я приступить к новой работе, заявился ко мне родич, брат жены моего дяди, и попросил, устроить его где-нибудь на базе. Я отказал: «Неудобно, говорю, что люди скажут, родственника к себе взял». — «Зря тебя на это место посадили, не про тебя оно, — усмехнулся он. — Увидишь, недолго просидишь тут, скоро тебя отсюда попросят». Прошло время… Может, неинтересно, батоно Гиорги, или спать хотите?