Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Ну, рассказывайте.

— Да нечего особенно рассказывать, Григорий Борисович, — начал Пятов. — Речи вы, наверно, читали, угрозы, с которыми обращались по адресу чехов и нашему адресу, знаете. Ультиматума, о котором так много говорили, Гитлер не предъявил, и Мишник сказал мне прошлой ночью, что это заслуга англичан, посла Гендерсона. Рэдфорд намекнул Мишнику, что посол будто бы удержал Гитлера от шага, который мог сделать войну неизбежной.

Двинский поднял густые брови, и в его усталых глазах промелькнуло не то удивление, не то недоверие.

— Чем же он удержал Гитлера?

— Гендерсон упросил Геринга — он же хвастает своей близостью к нему — отговорить Гитлера от ультиматума, а за это английский посол обещал от имени своего правительства добиться, чтобы Гитлер получил все, что хочет, не прибегая к военным действиям.

— Если это так, — сказал Двинский с явным осуждением, — то Гендерсон взял на себя слишком много: не все, что хочет Гитлер, находится в пределах возможностей господина английского посла или даже его правительства. Что вы еще увидели и узнали в Нюрнберге?

Тихон Зубов и Антон взглянули на Володю Пятова, как бы предоставляя ему вести разговор с советником.

— То, что мы увидели, можно определить несколькими словами, — ответил Пятов, — огромный предвоенный митинг в сочетании с огромным предвоенным парадом, с обычной истерией, помпой и размахом. Иногда казалось, что все — ораторы, «участники съезда», гости — сошли с ума от ожесточения и злобы, очумели от ненависти и жажды убийств. Я видел разные их сборища, но это было самым жутким и отвратительным.

— Зачем они потащили в Нюрнберг дипкорпус, свезли почти со всего света столько гостей, редакторов газет, писателей, журналистов? — спросил советник.

— Я думаю, чтобы показать, точнее, продемонстрировать силу «третьего рейха», — ответил Володя Пятов. — И показали…

— А что думают об этом дипломаты? — перебил Володю Двинский. — Говорили с ними?

— Да, конечно. Почти все убеждены, что их привезли именно затем, чтобы продемонстрировать эту силу.

— И что же?

— Одни изумлены, другие растерянны, третьи напуганы. И в телеграммах своим правительствам они, наверно, изобразят эту силу так, как хочется Берлину, — могучей, неодолимой, всесокрушающей.

Усталое лицо советника стало еще более усталым, резче обозначились мешки под глазами, и он прикасался к ним кончиками пальцев легко и осторожно, точно смахивал прилипшие к коже соринки.

— Хотят, чтобы перед ним капитулировали, даже не пытаясь оказать сопротивление, — сказал он, скорее утверждая, чем спрашивая. И, взглянув на притихших своих молодых собеседников, повысил голос и произнес строго и резко: — Они захватили Германию, запугав правящую верхушку «красной опасностью». А потом получили благословение Запада на воссоздание военной промышленности и огромной армии, запугав Англию, Францию и Америку «советской», или «большевистской, угрозой». Теперь же хотят запугать своей силой весь мир и заставить его сдаться без боя.

— И они, кажется, добились своего, — сказал Антон, на которого советник смотрел так, словно обращался только к нему. — По крайней мере, в отношении Англии. Из разговора с Хэмпсоном у меня сложилось впечатление, что Гендерсон настолько напуган германской мощью, что готов дорого заплатить, лишь бы немцы не стали врагами Англии.

— Гендерсона не надо пугать германской мощью, — сказал Двинский с презрительной усмешкой. — Его готовность любой ценой добиться дружбы с Берлином давно известна.

Советник, вероятно, спешил. Щелкнув крышкой, он взглянул на свои золотые часы, спрятал их в карман жилета и поднял усталые глаза на Пятова.

— А, кстати, с этим молодым англичанином вышло что-нибудь?

— С ним лишь установлены более или менее дружественные отношения, — ответил Володя смущенно, — но они пока мало что дали. В разговоре с Карзановым Хэмпсон выразил готовность помогать тем, кто стремится помешать Гитлеру развязать войну, но улетел в Лондон с каким-то важным поручением посла, даже не сказав нам, что улетает.

Двинский с укором оглядел друзей, нахмурился, но ничего не сказал. Снова посмотрев на часы, он поднялся, встали и молодые люди. Двинский попросил их подробно записать все важные разговоры, а также наблюдения и сегодня же к вечеру представить ему письменный доклад. Затем, обращаясь к Пятову, распорядился, чтобы тот нашел приятелям место для работы, снабдил их бумагой и всем необходимым и не выпускал из полпредства, пока не напишут то, что нужно. Тихон попросил отпустить его домой: ему было необходимо связаться с Москвой и передать корреспонденцию.