Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Но только скорее! — поторопила она. — Ну, скорее же!

Они вышли на «променад». На улице, было сыро, ветрено, гирлянды фонарей, свисавших с высоких столбов, как большие ландыши, покачивались, и светлые круги постоянно двигались, и вместе с ними будто покачивалось и двигалось все: и стены отелей, и каменные плиты под ногами. Елене захотелось подойти к морю поближе, но волна, ударившись в гранитную стенку и взвившись высоко, бросила на них пригоршни соленых брызг, обдав с головы до ног. Они отскочили и засмеялись. Однако Елена, едва отряхнувшись, снова потянула Антона к парапету, и новая волна еще раз умыла их соленой водой. После этого они стали держаться подальше, зачарованно наблюдая, как лохматые спины волн взлетали, чтобы засветиться на мгновение под фонарями, и падали в бурную черноту по ту сторону гранитной стенки.

Вдоль высоких, беспрерывно тянувшихся домов — это были отели, опустевшие после окончания курортного сезона, — Антон и Елена прошли не менее двух километров, пока не кончилась гранитная стенка. Берег загибал тут в море и скрывался во тьме, и лишь белая кромка прибоя, едва видневшаяся в темноте, обозначала границу между сушей и морем.

— Еще девчонкой, — заговорила Елена, глядя в море, — я с мамой почти каждый год ездила на юг и в ветреные дни целыми часами сидела на берегу и смотрела, как набегают волны. Спокойное море было скучным, как спящий человек, и я уходила в горы. Они волновали меня, приводили в восторг.

Антон посмотрел на нее сбоку. Капюшон плаща, наброшенный на голову, скрывал ее глаза, и Антон видел лишь прямой, с маленькой горбинкой нос и красивые полные губы, искривленные печальной улыбкой.

— Чем же они тебя волновали?

— Своей необычностью. Тем, чего под Москвой и вообще на равнине не увидишь.

— Ты, кажется, любишь все необычное?

Она коротко взглянула на Антона.

— А кто этого не любит?

— Да, конечно, всем хочется необычного, — согласился он. — Хотя, конечно, не сверхнеобычного. Крайности ведь тоже пугают или отталкивают.

— Нет, я всегда хотела именно сверхнеобычного, — сказала она, продолжая глядеть в море. — И только сверхнеобычного. И вопреки уверениям моей матери и Юлии я никогда не соглашалась с тем, что лучше синица в руки, чем журавль в небе. И когда мать назвала Володю Пятова, который предложил мне руку и сердце, синицей, которая лучше недосягаемого журавля, я возмутилась, разругалась с мамой, потом с Володей, и мы разошлись.

— А с Володей-то из-за чего? — удивленно воскликнул Антон.

Случайно проговорившись, Елена выдала тайну странных отношений между нею и Володей, которая озадачивала Антона.

— Когда он пожелал узнать, из-за чего я поссорилась с мамой, и я ему ответила, он только усмехнулся: «Синица, так синица, я в журавли не рвусь».

— И из-за этого у вас все расстроилось?

— Нет, с этого началось, — тихо проговорила она. — Сперва я возмутилась тем, что он соглашается быть синицей, а потом просто вознегодовала, когда Володя не приехал к нам на дачу в день моего рождения, хотя я ждала его с утра и до самой ночи. Наутро я послала ему письмо, что не желаю его больше знать и прошу меня своими извинениями или объяснениями не беспокоить. Лишь год спустя, после того как он уехал в Германию, я узнала от Игоря Ватуева, что Володя не мог приехать ко мне: ему дали важное и срочное задание, с которым он справился лишь к двум часам ночи.

Антон снова посмотрел сбоку на ее четко обрисованный профиль.

— Можно один вопрос?

— Можно, — разрешила она, но, не дав задать его, сказала: — Любила ли я его? Наверно, любила. Одно время, как мне тогда казалось, очень. Во всяком случае, после я сравнивала всех мужчин, которые ухаживали за мной, с ним, и все они казались мне куда хуже его.

— Все, кроме Виталия Савельевича? — спросил Антон, стараясь не выдать иронии.

— Да, кроме него, — ответила она. — Он показался мне необыкновенным. — Она помолчала немного и добавила: — Да он и есть необыкновенный.

— В своем роде, — заметил Антон, не желая ни ставить под сомнение ее оценку мужа, ни соглашаться с ней.

— Все необыкновенные необыкновенны в своем роде, — сказала она. — Лишь обыкновенные в одном и том же роде и похожи друг на друга, как новые пятаки.

— А как, по-твоему, я: обыкновенный или необыкновенный? — спросил Антон.

Он улыбался, но Елена не видела в темноте его улыбку.

— Напрашиваешься на комплимент? — произнесла она, не ответив на вопрос. Она взяла Антона под руку и, зябко вздрогнув, прижалась к нему плечом. — Пойдем в отель, что-то холодно стало.