Руслан Киреев - Неудачный день в тропиках. Повести и рассказы.

Я открыл глаза внезапно, словно разбуженный чем‑то. В палатке было по–утреннему серо. Лена сидела. Настороженно глядела она перед собой. Я вспомнил о её болезни. Раскинувшись между нами, размеренно дышал Антон.

— Ты что? — прошептал я.

Она не шевелилась. Её лицо показалось мне бледным.

— Ходит кто‑то… — чуть внятно произнесла она.

Я прислушался. Даже птицы не пели, или было рано ещё? Воздух по–утреннему холодил лицо, а в мешке было тепло и уютно.

— Опять…

Теперь я тоже различил тяжелый, оборвавшийся звук. Потом он повторился — раз, другой; слабо треснула ветка. Я осторожно вылез из мешка. Ослабив шнуровку, выглянул наружу. На фоне ярко–синего, не тронутого солнцем неба отпечатывались замершие сосны. На распрямившейся за ночь росистой траве стояли рядышком закоптившиеся котелки. Звук повторился. Я надел на босу ногу холодные кеды.

На поляне, в трех десятках метров от нас, высился лось. Казалось, он стоит так давно, с вечера, и ему, утомленному за ночь, тяжело держать свою массивную голову с разлапистыми рогами. Я поманил Лену; в то же мгновение она была рядом со мной — в грубом свитере и брюках. Я физически ощутил, как исходит от нее, остывая, незащищенное утреннее тепло.

— Он не видит нас?

— Видит. Они не боятся людей.

Нагнувшись, я пошарил в палатке, нашел бархатную куртку Антона и накинул её на плечи Лены.

— А если подойти к нему?

— Зачем? — спросил я.

Лена не ответила. Куртка сползла с её плеча, и я осторожно поправил её.

Сколько раз, отчаявшись избавиться от Шмакова, я пытался оправдать свое предательство ничтожностью и нечистоплотностью человека, которого предал! Старательно припоминал я его пьяную разнузданность в далёкие дни своего детства.

Продав с моей помощью отрез, который он украл у лежащей в больнице матери, Шмаков повел меня в привокзальный рестор–анчик. Взял шоколадных конфет, пирожных и полную тарелку обжигающих влажно блестевших сосисек. Я показал глазами на вино — мне хотелось сделать ему приятное. Он обрадовался и, оглядевшись, отлил мне четверть стакана.

По дороге домой мы орали песни и целовались — плешивый забулдыга и обалдевший от счастья девятилетний мальчуган, разом обретший и отца, и взрослую свободу, и доверие настоящего мужчины, каким рисовался мне в эти минуты Шмаков.

На косогоре, усеянном камнями и сухими сиреневыми цветами бессмертника, росли два пышных абрикосовых дерева. Но это были не дикие абрикосы — редко разбросанные в листве плоды достигали размеров некрупного яблока. Когда они созревали, мы со Шмаковым приходили сюда. С десяток лучших абрикосов припрятывали для матери, все остальные, что удавалось поймать, доставались мне, Шмаков же довольствовался теми, что трескались, шлепаясь об землю. Если я протягивал ему целый абрикос, он сердился и, не гладя на абрикос, мотал головой.

Лось в упор смотрел на нас одним глазом.

— А хлеб он ест?

— Не знаю, — сказал я.

С реки долетел отчетливый всплеск.

— Давай попробуем, — прошептала Лена.

Я посмотрел на нее.

— Что?

— Хлеба…

Я отрицательно покачал головой.

— Хлеба ему дадим, — сказала она и повернулась ко мне.

Лось откровенно прислушивался к нашему разговору. Я не ответил, и Лена полезла в палатку. Взяв у нее из рук ноздреватую горбушку, я осторожно направился к лосю.

— Ты покажи ему! — торопливо прошептала мне вслед Лена. — Покажи. Чтоб он видел. А то испугается.

Лось подпустил меня метров на десять и лениво побежал прочь. Между соснами мелькало его грузное тело. Потрескивали ветки. Я вернулся к палатке.

— А он некрасивый, — задумчиво произнесла Лена. — Почему он такой толстый?

— Обыкновенный, —сказал я, чувствуя себя виноватым, словно отвечал за красоту лосей.

— Не обыкновенный, а толстый. На корову похож. Они очень стройные бывают, я видела. И рога настоящие.

— Так то олень, — сказал я. — А это лось. Ты давно проснулась?

Она не ответила. Помолчав, повторила с упрямством:

— Все равно он не понравился мне. Как корова.

Я взял её руку и повернул к себе часами.

— Сколько? — спросила она.

— Пять. Без пятнадцати.

Озябшему телу хотелось в палатку, в теплый мешок, но я медлил: было самое время клёва.

— А я давно не сплю, — проговорила Лена.

— Почему? Он тебя разбудил?

— Нет. Он потом пришел.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Замёрзла?

— Нет, —сказала она. — Тепло было. Душно даже.

Её лицо показалось мне утомленным. Я снова подумал о её болезни.