Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Вот такая примерно была информация, а через месяц или два Нина увидела у Софьюшки длинного худого человека в бороде и очках.

— А я тебя знаю, — сказал он, и не думая подниматься с тахты, когда она вошла, — ты Нинка. Садись с нами, будем пить водку и говорить про любовь. Хочешь?

— Садись, Ниночка. Извини, что мы пьяненькие немножко. Но у Вити сегодня такое плохое настроение, что я ему разрешила. Познакомься — это художник Виктор Колобов.

— Она разрешила! — Виктор в притворном изумлении развел руками. — Ах ты пьяница! Да тебя только помани бутылкой из-за угла — на край света побежишь.

— Ну и глупо! — сказала Нина, обидевшись за Софьюшку, которая была трезвенницей из трезвенниц. — Зачем вы это говорите?

— Ничего, ничего, — вступилась Софьюшка. — Это он шутит. Он добрый, ты не думай.

— Ага, добрый, — подтвердил Виктор. — Дай пять рублей!

— А может, больше не надо, Вить? Хватит уже, мне завтра вставать рано.

— Да не пойду я за водкой. Дай пять рублей. Только одной бумажкой. А то вони будет много.

— Уж пожалуйста, не надо, — сказала Софьюшка и дала ему деньги.

Виктор старательно расправил пятерку, разгладил ее о край стола, повертел, понюхал, потом щелкнул зажигалкой и поджег.

— Виктор! — закричала Софьюшка. — Ты что? Ты с ума сошел?

Она кинулась, чтобы вырвать у него горящую пятерку, но он грубовато отвел ее длинной рукой и дал бумажке догореть до конца, перевертывая в пепельнице, пока последний уголок не почернел и не пустил дым.

— Вот так, — сказал он, выпрямляясь. — Искусство факта. Абсолютно новый вид творчества. Впечатляет?

— Вандализм, — причитала Софьюшка, — варварство! Зачем ты так?

— А вас? — спросил он Нину.

— Я пойду, — сказала она Софьюшке, — я просто так, по дороге зашла.

— Иди, если не понимаешь ничего, — Виктор опять улегся на тахту, — дура!

— А мы, между прочим, на брудершафт не пили.

— Все равно дура! — не уступал Виктор.

Ну и Софьюшка! Нашла себе приятеля!

Софья Исааковна прибежала к ней на работу на следующий день часов в двенадцать — было окно в расписании, а школа, теперь уже другая (Софьюшка нигде не уживалась), от библиотеки тоже недалеко. Они вышли в полутемный вестибюль, и Софья Исааковна зашептала, словно кому-то надо было их подслушивать:

— Ты не сердись, он не хотел тебя обидеть. Это он шутил так, только у него шутки не всегда получаются. Или, может, у него чувство юмора совсем другое, не как у всех? Знаешь, какая у него жизнь сложная была. И сейчас он все время на нерве, потому что совершенно не уверен в себе. Ты видела, какие у него глаза?

— Ладно, — сказала Нина, — мне-то что?

— А ты ему понравилась. Это я сразу поняла.

«Только этого еще не хватало, — подумала Нина. — Да не гляди ты на меня так. Не нужен мне твой Витя. Мне вообще никто не нужен — абсолютно!»

— Извините, — сказала она, — Софья Исааковна, меня ждут.

Через час ей дали «Мелкого беса», полученного для кого-то но межбиблиотечному абонементу из Хабаровска, только до конца дня; она зачиталась так, что забыла все на свете. Работы в этот день было мало.

Вечером Виктор дожидался ее, маячил между колоннами. Она сразу увидела его, когда вышла на улицу после работы. «Хорошо что мама уже ушла, — подумала она. — Но, может, он в театр?»

— Здравствуй, — сказал Виктор. — Сонька мне сказала, что ты до семи работаешь, а ты что-то дольше сидишь.

— Здравствуйте. А зачем вы пришли?

— Хочешь, провожу? Все равно делать нечего.

— Проводите, — сказала она, — тут недалеко.

«Зачем я это делаю, — подумала Нина. — Зачем он мне нужен? Сейчас какие-нибудь фокусы начнет выкидывать».

— Но пруд уже застыл, сосед мой нагнетает, — сказал Виктор.

— Что?

— Погода плохая. Замерз я как собака, пока тебя ждал.

Была середина февраля, градусов двадцать, с ветром. Они шли по Школьному переулку, ветер дул в спину и потому был не так заметен, а уж на Портовой наверняка сифонит.

— Не надо было ждать, — сказала Нина. — Зачем?

— Обязательно надо. Есть одно дело.

На углу Портовой она остановилась.

— Ну вот я и пришла. Спасибо что проводили.

Виктор что-то промычал, а потом сказал:

— Дай пять рублей!

— Опять жечь будете? Не дам.

— Ты только никакие слова не говори. Дай — и все.

— Нате, — сказала она, — только это очень глупо.

Он взял пятерку, поднес к глазам совсем близко, словно надеялся разглядеть что-то необыкновенное, и вернул.

— Вот и все, — сказал он. — Теперь ты мне должна пять рублей. Искусство факта.