Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

— Дело прошлое, Ефим Андреевич. Взял бы ты его домой.

После раздумья Ефим ответил:

— Как отсидит — позову. Долю дам. И нехай сам как хочет.

Вскоре все село узнало о намерении Ефима. Одни говорили: образумился отец, другие прямо утверждали, что не пойдет Федор к отцу, а третьи были убеждены и убеждали других в том, что обязательно выйдет что-то недоброе, если Федор придет в Паховку.

Обсуждался этот вопрос в каждой избе.

О том же размышлял и Семен Сычев. Ему казалось, как и многим в селе: если Федька бросил хозяйство, ушел в батраки на сторону да еще попал в тюрьму, то дело неладно. «Как это так — бросить дом, когда земля наша стала. Теперь только и богатеть, никто не мешает, а он — вон что: в тюрьму угодил». Сычев с недоверием отнесся и к рассказу Ефима о Федьке: «Сын набрехал через людей, а отец повторил: отец же все-таки! Видно, жалеет. Да толку что от жалости… Вернется в село оторвибашкой и пойдет куролесить, как раньше. Горбатого одна могила… Каков в колыбельке, таков и в могилке… Знамо дело, карахтер!.. Тогда-то, у Герасима, курей-то изничтожил кто?.. А гусей у мельника кто перетаскал?.. То-то вот и оно». Так постепенно Семен Сычев пришел к убеждению: Федьку в село не надо. В Паховке, по мнению Сычева, все стало на, свое место, люди живут тихо. Сам он недавно купил вторую лошадь, рысачку кровную, такую, какой и в селе никогда не было. А две лошади и две коровы — уже полный хозяин: дай бог управиться одному-то.

Семен всю жизнь хотел быть богатым, как, впрочем, и каждый середняк. Но ему желательно быть не просто богатым, а богаче всех в селе. Иной раз, лежа на печи в темноте, он подумывал и так: «Построил бы три амбара, насыпал бы полным-полно хлеба… А на масленой неделе запряг бы тройку рысаков, разнарядил бы лентами… А шуба суконная! А шапка боярская!.. И-и-и! Расступись, народ, Семен Трофимыч едет… Мотька Сорокин остановится, потрясет полами сухой шубенки, снимет облезлую шапчонку и поклонится: Семену Трофимычу!.. А потом дам ему, Сорокину, и Витьке Шмоткову Семенов на посев, а они, тот и другой, проценты отработают. Все будут довольны, если Сычев будет богатым…» И вдруг он задавал себе мысленно вопрос: «А как тогда Федька? Федька не Матвей Сорокин, он зубы будет скалить да зенки пялить на богатство… Такой уж человек уродился».

Но иногда приходили сомнения и другого порядка. «Скажем, так, — рассуждал он, — дадут или не дадут богатеть мужику? Допустим, я хочу заарендовать десятин пять: можно или не можно? Раньше было можно — Ухаревы имели тридцать десятин. А сейчас?» Этот вопрос оставался неясным. Тогда Семен звал в гости Андрея Михайловича Вихрова, председателя сельсовета, ставил бутылку на стол и мирно беседовал, стараясь издалека, вроде мимоходом, выяснить «новую политику».

На одной из таких бесед Семен спросил:

— Как это понимать, Андрей Михалыч, слова «укрепить сельское хозяйство»? В газете читал такое, а соображаю не шибко.

— Как понимать? — переспросил Андрей Михайлович. — Очень просто: чтобы хлеба было больше, чтобы жить богаче… К примеру, есть излишки хлеба в хозяйстве — продай как тебе желательно.

— А до какого разряду можно это самое — «богаче»?

— А так, чтобы у каждого мужика был достаток полный: есть, пить, обуться, одеться…

— А государству-то кто хлеб продавать будет?

— Мы же.

— Та-ак, — протянул Семен, не то соглашаясь, не то сомневаясь. — А если мы все будем жить, как Ухаревы, то кто же у нас будет работать? Ведь большое хозяйство одному правдать нельзя? Нельзя. Тогда что: нанимать?

— Батраков не будет.

— Значит, одни середняки останутся? — донимал Семен. — Значит, так: «есть, пить, обуться, одеться…» Сами на себя, значит, и — только?

— Это дело надо промозговать, — неуверенно сказал Андрей Михайлович. — Тут дело большое… Вопрос государственный…

Но он и сам не понимал, как надо дальше жить. Вверху шел спор, а кто прав — не сразу разберешь. Только признаться в этом Сычеву он не хотел.

В те дни, когда народ заговорил о Федоре Землякове, Андрей Михайлович стал его ждать. Уже два года он ходил в председателях сельсовета. Он старался жить со всеми в ладу, за что, как ему казалось, его уважали. Все бы ничего у Андрея Михайловича, да вот иногда стал выпивать крепко. Крестьяне стали жить лучше, приглашали его то на свадьбу, то на праздник (как и водится всегда на селе), то просто угостить и побеседовать, как, например, Сычев. Их много, а председатель один: не проходило дня, чтобы кто-то не зазвал к себе. Чаще других приглашал Сычев. Так и стал привыкать к этому зелью Андрей Михайлович. Чувствовал — не надо, но как не уважить хорошего человека! Обидится. А тут еще задача: плохо он понимал, как надо дальше жить мужику. Часто задумывался после таких бесед, как у Сычева: «Воевал, боролся, потерял все, а оно идет как-то не так. Богатеют-то не все, а некоторые, и — за счет других. Вот тут и подумай».