Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 3.

Шуров не выдерживает и перебивает ее:

— Послушайте, хозяйка! Дайте нам о деле поговорить!

Матильда в недоумении смотрит на него, но не сбавляет прыти:

— Вот вы все такие, все так: «Женщине — свободу, женщине — свободу», а как женщина в дело, так вы и слова не даете сказать. Извиняюсь! Женщина может сказать, что захочет и где захочет. Что? Только одной Домне и говорить можно? Скажи пожалуйста! — разводит она руками. — Член правления, акти-ив!

— Ну, нельзя же вам одной только и говорить, — не вытерпел и Алеша. — Вы вот высказались, а теперь наша очередь: так и будем по порядку, по-культурному.

Скрестив руки, Матильда прислонилась к припечку и замолчала.

— Итак, о деле, Григорий Егорович, — заторопился Шуров, — о деле…

— О каком таком деле? — недоверчиво спрашивает Хват.

Как из ушата холодной водой, Шуров окатил Хвата.

— Вот о каком: первое — люцерну, что накосил незаконно, привези в колхозный двор!

Гришка встает.

— Ай! — взвизгнула Матильда.

— Цыц! — обернулся к ней муж и задал вопрос Шурову: — Еще что?

— Колеса с плужков и ясепьки принеси в мастерскую.

— Еще что? — с озлоблением прохрипел Хват.

— А бутылку возьмем с собой, — заключает Шуров. — Придется ответить!

Гришка вышел из-за стола. Лицо приняло прежнее, внешне спокойное выражение, и только бровь чуть-чуть вздрагивает.

— Ну так как же? — говорит с усмешкой Шуров.

— Ничего такого не будет: не повезу. А бутылку возьмете — грабеж… Вас угощают, а вы… Эх вы! — он машет рукой и прислоняется к рекламе ТЭЖЭ. Люцерну — не докажете, ясеньки — не докажете, не пойманный — не вор. Купил — и все. Докажите!

— Хорошо, — вмешивается Алеша. Люцерну докажем очень просто. Только в одном нашем колхозе — желтая люцерна «степная». Как агроном, он может точно подтвердить, а как председатель — составит акт.

Гришка вздрагивает. Тень страха пробегает во взгляде.

— Понятно? — поддержал Шуров. — А колесико с плуга — номерок имеет. Видишь, оно какое дело, Григорий Егорович.

Гришка опускает голову, не возражая, и рассматривает носки своих сапог. А Шуров добавляет:

— Ты пойми, Хватов! За самогонку — не меньше года. За люцерну — тоже… А? Жалко мне тебя, Григорий Егорович! Ей-право, жалко, а то не пришел бы. — Шуров методично добивает Гришку. — Привык ты, Григорий Егорович, не тем заниматься, чем следует, а остановить было некому… Оторвался от народа, ушел в сторону и стал единоличником внутри колхоза… Может быть, хочешь остаться единоличником по-настоящему? Так мы можем это сделать, и есть к тому все основания. Как, а?

Хватов уже беспомощно и жалобно, хрипло говорит:

— Исключить, значит… Ну… убивайте! — Он неуверенно делает несколько шагов и садится на лавку.

— Позора боишься? — спрашивает Шуров. — Не надо до этого допускать.

— Вы… меня теперь все равно… — Он не договорил и махнул безнадежно рукой.

Шуров подходит и садится с ним рядом. Закуривает. Примирительно говорит, пуская дымок вверх:

— Ну, хватит нам ругаться… Пиши заявление!

— Куда? — спрашивает Хватов не глядя.

— В правление, куда ж больше?

— Тюрьму, что ли, себе написать? — угрюмо бросает Хватов.

— Зачем тюрьму? Колхозную честь соблюсти. Напиши, что просишь принять излишки сена. Ну и… — Он подумал. — Ну и напиши, что хочешь в кузницу молотобойцем. По ремонту инвентаря будешь работать: руки у тебя золотые, силенка есть… А плужки пусть на твоей совести останутся.

— Через все село везти сено! У всех на глазах! — неожиданно закричал Хватов. — Не повезу!

— Тогда… обижайся сам на себя. Я сказал все. — Шуров заткнул литровку тем же початком, поставил ее на окно и встал. — Значит, не напишешь?

— Подумаю, — произносит Хватов после паузы.

— Подумай хорошенько, Григорий Егорович. Мы к тебе с добром приходили… Хорошенько подумай! — повторяет Шуров и обращается к Матильде: — До свиданья, Матильда Сидоровна!

Алеша элегантно протягивает руку Матильде и говорит с нарочито подчеркнутой вежливостью:

— До свиданья, Матильда Сидоровна!

Воскресный день. Где-то поют, где-то пляшут. На бревнах сидят группой колхозники Терентий Петрович, Евсеич, Катков, Настя и другие. Среди них Игнат играет на балалайке, Евсеич следит за калиткой Хвата. Шуров и Алеша вышли из калитки. Евсеич зовет их, помахивая рукой. Они подходят и садятся на бревна. Колхозники сразу же окружают Шурова.

— Никишка-то Болтушок против Самоварова поднял руку на собрании! — сообщает Евсеич.