Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля

— С кого — с Кадышева, — крикнул со своего места Петр Хабус. — А так он по миру пустит весь колхоз.

«Старается, выслуживается, — усмехнулся Павел. А себя ругнул за то, что так опростоволосился с перепашкой клеверища. Но кто знал, что оно было застраховано и что надо было вызвать инспектора госстраха и составить акт?!»

— И то еще не все, — продолжал председатель. — Колхоз только весной на покупку техники выкинул почти сто тысяч, а он, пользуясь моим отсутствием, закупил еще разных железяк на семь тысяч, закупил элитные семена. И в итоге, пока я ездил, колхоз стал нищим, колхоз весь в долгах… Кто-то делает, добывает деньги для колхоза, а кто-то разматывает их налево и направо.

— Из-за того, что не было представителя, неужто район не поверит? — не выдержал Володя. — А культиваторы колхозу, — Володя провел пальцем по шее, — во как нужны!

— Без тебя знаю, Баранов. И я сейчас не о культиваторах… Предлагаю освободить Кадышева от должности и агронома, и бригадира тракторной бригады. Кто согласен с моим предложением, поднимите руки.

— Не дав слова самому Кадышеву? — опять вступился за Павла Володя.

— Пусть Кадышев скажет спасибо, что денег с него не взыскиваем, — поднимая руку, ответил председатель.

Вслед за председателем подняли руки Петр Хабус, еще два члена правления. Кузнец Петр с Федором Васильевичем сидели с выжидающими лицами. На заседании сегодня пет Виктора Андреевича, он в лесу, на разборке домов. Четыре голоса уже большинство, но Трофиму Матвеевичу этого недостаточно.

— И ты, Петруш, поддерживаешь транжира? — спрашивает он кузнеца. — И ты бежишь по его колее? Сел на его сани и его песни поешь? Или для тебя дружба Кадышева дороже интересов колхоза?

— Я, что… Я не знаю…

— Поднимай, поднимай, Петр, — весело крикнул Павел.

— Если ты признаешь свою вину… — и он поднял руку.

— Что Федор Васильевич за мое предложение не будет голосовать — это ясно: я сел на его место…

— Я голосую только за правду, — с достоинством ответил Федор Васильевич.

— А ты? — председатель поглядел в сторону Саньки.

— Я не член правления.

— Но клевер твой.

— Он — колхозный… О пропавшей траве толкуете, а у меня сегодня… — Санька вдруг взорвался, заорал: — Дайте мне спокойно жениться, черт возьми, ведь не часто такое в жизни бывает! — и зашагал к выходу.

— Куда уходишь? — вдогонку бригадиру кричит Трофим Матвеевич, но тот словно бы и не слышит. Громко хлопает дверь сеней, дробно гремят под каблуками ступени крыльца, и все стихает.

— Итак, пятью голосами Кадышева сняли, — начинает торопиться Трофим Матвеевич, а то, чего хорошего, еще кто-нибудь убежит на эту самую свадьбу. — Вместо него предлагаю утвердить бригадиром товарища Баранова. Парень он боевой, комсорг, мастер по кукурузе. Одним словом, человек достойный.

— Меня? Бригадиром? И чтобы кукурузу в сторону? Шуточки шутите, Трофим Матвеевич… Думаешь, поставлю бригадиром, он и замолчит? Нет, я не мальчик, пряником меня не заманишь.

— Кто согласен с моим предложением, прошу поднять руку, — не слушая Володю, гнул свою линию председатель, и опять сам же поднял первым. — Решено. Пять голосов. С завтрашнего дня, товарищ Баранов, принимаете дела бригады.

— Пусть их шайтаны принимают, — Володя встал и тоже направился к выходу. — Что это? Это не заседание, а какой-то спектакль. — И тоже, как Санька, грохнул сенной дверью.

Трофим Матвеевич не заметил, как поднялся и заговорил Павел.

— Меня не очень-то огорчило, что вы меня снимаете с работы. Мои руки все равно без дела не будут. Если не бригадир — тракторист… Эти руки, — и он выставил над столом свои огромные ручищи, — с десяти лет пахали, бороновали, косили, и их с этой рабочей должности снять нельзя любым числом голосов… Может, я что-то сделал не так, может, в чем-то ошибся. Но зачем вы, Трофим Матвеевич, корите меня семенами, будто не знаете, что урожай начинается с семян? И если бы не эти два культиватора, сев мы бы затянули еще дня на три, а может, и на четыре…

— Тебе слова не давали, — послушав Кадышева и поняв, что он и не собирается с ним ни в чем соглашаться, решил остановить парторга Трофим Матвеевич. А еще уж очень не нравился ему спокойный, ровный тон, каким говорил Кадышев, будто не его, а председателя колхоза только что ругали.

— Что ж, — все так же невозмутимо сказал Павел. — Суд кончился? Я могу идти?

— Скатертью дорога, — бросил со своего председательского места Трофим Матвеевич.