Илья Гордон - Вначале их было двое (сборник)

— Где он, этот разбойник? Где негодяй? — орали колонисты. — Подать его сюда, уложим на месте!

До смерти перетрусивший староста спрятался у себя дома.

— Бунт… Бунт… Кровью запахло, кровью… — бормотал он, лязгая со страху зубами.

Отсиживался староста долго, весь день, и только к вечеру робко высунул нос на улицу — узнать, что слышно в колонии.

«Они без меня в приказе могли все бумаги уничтожить, — подумал он, — ну, да я их проучу, так проучу…»

Тревожные мысли о попечителе, о податях, о растраченных деньгах заставляли шульца лихорадочно искать выхода из ловушки, которую он сам же за собой захлопнул в погоне за лакомым куском. Стремглав кинулся он к шкафчику, в котором хранились записи об уплаченных податях.

— Уничтожить, утопить в речке — и концы в воду! Свалю на бунтовщиков, пропади они все пропадом! — решил он, мечась по комнате.

Выбежав на улицу и убедившись, что кругом никого нет, шульц вернулся в приказ, схватил податные книги и со всех ног кинулся по откосу балки вниз, к речке.

А еще через несколько минут весь поселок был взбудоражен отчаянным, истошным криком шульца:

— Бунтовщики! Воры! Грабители! Где книги? Книги где, я вас спрашиваю! Отдайте книги, а не то я пошлю за стражниками! В тюрьме сгною! Закую в цепи! В Сибирь упеку, на каторгу! Лучше добром отдайте книги, разбойники, — не то худо будет!

У стола в приказе расселись шульц Рефоэл, два богатея Гирш и Моте-Лейб и по одному человеку от считанных хозяйств, обладавших полным тридцатидесятинным наделом земли.

Вокруг стола, напирая и теснясь, толпилось десятка два колонистов.

— Кто не имеет полного надела земли — уходи из приказа! — крикнул во всю глотку шульц.

Но сколько он ни надрывался, сколько ни стучал кулаком по столу, колонисты не уходили, и с каждой минутой их все больше толпилось в тесном приказе.

— Ждете, чтоб я за урядником послал? — грозил шульц. — Говорят же вам — каждый, кто не имеет полного надела земли, марш из приказа!

— Это почему же? — протискиваясь к столу и сверля шульца маленькими живыми глазками, крикнул бойкий скуластый колонист Фиша. — Почему это нам уходить из приказа? Вы тут нового шульца выбирать будете, а нам за дверями стоять? Землю вы у нас отняли, шульца выбирать не даете, гоните отовсюду, за людей не считаете! Мы не уйдем, мы тоже будем шульца выбирать — и баста!

— Хозяева, как вы терпите такую наглость? — в отчаянии запросил помощи у богатеев Рефоал. — Слыханное ли дело, чтобы в приказ силой врывались бунтовщики! А ты что стоишь как чучело?! — обрушился шульц на сотского Бейниша, видя, что от трусливых богатеев ждать помощи нечего. — Ты что стоишь? Гони их в шею из приказа!

Бейниш беспорядочно замахал руками, выпятил грудь, на которой тускло мерцала громадная бляха, и закричал истошным голосом:

— Вон из приказа!

А сам, перепуганный донельзя, пятился и пятился, отступая перед толпой разъяренных колонистов.

— Гони, гони их! — подзуживал староста.

Но уж больно смешон был этот пыжившийся, тщедушный человечек с растрепанной бородкой и редкими тараканьими усиками, которые потешно топорщились во все стороны, когда он кричал на колонистов. Слишком уж был он смешон — и ярость колонистов сменилась безудержным весельем.

— Как вам нравится этот казак нашего шульца? — кричали они, хватая незадачливого представителя власти за полы длинного сюртука, надвигая ему шапку па глаза и даже пытаясь сорвать с него внушительный знак его «грозной» власти — огромную бляху.

— Прочь из приказа — или я за урядником пошлю! — стуча кулаком по столу, надрывался шульц, стараясь перекричать колонистов.

Но куда там! Приказ, в котором, казалось, и без того яблоку упасть негде было, наполнялся все новыми и новыми непрошеными посетителями, которые чудом протискивались через узкую дверь в переполненную комнату.

Вспотевший, растерянный староста, решившись наконец на крайние меры, выкрикнул из последних сил:

— Вызывай урядника! Стражника вызывай!

— Думаешь — урядник тебе поможет, собака чертова! — послышались в ответ яростные выкрики.

Шульц вытолкнул сотского через заднюю дверь и сам выкатился вслед за ним на улицу.

А Гирш и Моте-Лейб всё препирались, кому из них быть выбранным старостой.

И тут-то, в самый разгар споров, криков и препирательств, к приказу подъехал попечитель на черной лакированной, мягко покачивающейся на рессорах бричке. Он вошел в приказ, и богатеи, сняв шапки, раболепно, в пояс поклонились ему. Попечитель обвел строгим взглядом переполненную комнату и, брезгливо поморщившись, спросил: