Илья Гордон - Вначале их было двое…

Вот и сейчас, не успел еще Шалит приготовить завтрак, а Журбенко проснуться, как в комнату ввалился запыхавшийся и возбужденный Мотл Коткис. Темные глаза Мотла лихорадочно сверкали, как будто он успел хватить с утра пораньше рюмку-другую доброго вина.

Обросшее густой черной щетиной, огрубевшее на ветру лицо его расплылось в радостной улыбке, лучиками собравшей вокруг глаз множество мелких морщин.

— Ну, Нохим, дорогой мой, — забросал он Шалита бисером ласковых слов, — чай кипятишь? Кипяти, кипяти, мы его теперь с медом будем пить, слышишь ли, Нохим, с медом!

— Как, неужто пчелы уже взяли взяток! — воскликнул Шалит, да так громко, что чуть было не разбудил Журбенко, но тот, поворочавшись немного и не разобрав, в чем дело, тут же опять заснул, наверстывая, как видно, ночное недосыпание.

— Взяли, браток, взяли, изрядный взяток взяли! — Коткис схватил Шалита за руку, будто норовя его обнять на радостях. — Немало месяцев было нам горько на душе. Хватит! Пригубим хоть малость сладенького!

— Нет, мы не можем себе позволить даже попробовать этого меду. Пока хлебом вдосталь не наедаемся, — резко возразил Шалит.

Но Коткис пропустил его слова мимо ушей и, поставив на стол горшочек меду, бросился будить Журбенко:

— Да вставай же, давай попробуем меду, хоть немного, да попробуем.

— Нет, — вмешался Шалит, по-хозяйски прикинув на глаз, сколько меду в горшке. — Тут не меньше килограмма будет, а если продать этот мед, можно купить гвоздей, они нам до зарезу нужны.

— Эх, Нохим, меда ты не хочешь отведать, водки в рот не берешь — для чего же, спрашивается, ты живешь на белом свете? — стал подшучивать над Шали-том Коткис.

— Ложкой меда я сыт не буду, — сурово оборвал его Шалит. — Если дать меду мне и Журбенко, — значит, надо дать всем, а для всех не хватит. Так что об этом и говорить не будем. Пока весь доход от продажи меда вложим в хозяйство, а когда его будет много — тогда и поговорим о раздаче.

— Правильно говорит Шалит, — поддержал парторга проснувшийся наконец Журбенко. — Сколько ты собрал меду?

— Да точно не знаю. Думаю, что с бочонок будет — килограммов двадцать. А уж от одного-то килограмма колхоз авось не обеднеет.

— Нет, обеднеет, — отозвался Шалит. — У нас каждая копейка на счету: гвозди не на что купить!

Журбенко быстро оделся и вышел на улицу. Коткис хотел прошмыгнуть за ним, оставив мед на столе, но не тут-то было.

— Забери его, слышишь, Мотл, сейчас же забери — и никаких разговоров! Пригодится зимою пчелам… — услышал он за спиной повелительный окрик Шалита.

Как-то раз Аншл Коцин, проезжая мимо колхоза «Надежда», остановил машину около виноградника. Молодые лозы, посаженные года два назад на трех гектарах перевала, уже расцвели и обещали дать первый урожай.

— А ведь постепенно здесь разрастется изрядный виноградник. Годика через два-три начнет плодоносить и молодой сад. Глядишь, «Надежда» и в самом деле вырвется вперед, чего доброго и нас заткнет за пояс.

Но Коцин старался не думать об этом: одна только мысль, что какой-нибудь колхоз, помимо «Маяка», может отличиться и занять видное место в районе, была для него словно нож острый.

Вот и теперь, глядя на сад колхоза «Надежда», он подумал: а как бы и в «Маяке» завести сад и виноградник, да такие, чтобы там росли редкостные сорта плодов и винограда и чтобы собирать ему, Коцину, небывалые урожаи, какие и не снились до него нигде и никому.

И, как всегда, мечтая о винограднике в своем колхозе, Аншл вспомнил о Шейндл.

— Неплохо бы переманить ее к нам, — рассуждал он. — Ведь еще до войны, помнится, она прошла курсы виноградарей, уже тогда считалась мастером своего дела и была участницей Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. А после войны разве не она восстановила в «Надежде» старый виноградник? Разве не она помогла поднять три гектара земли и посадить там молодые лозы?

Аншл жалел, что раньше не подумал об этом и не предложил Шейндл перейти в «Маяк» до того, как она связала свою судьбу с Шалитом; но в ту пору он еще насмехался над надеждинцами.

— У этих голодранцев, — говаривал он, — неплохой аппетит: еле-еле справляются с планом зерновых, а лезут туда, где им совсем уж не место; далеко летать хотят соколы, а крылья еще не выросли…

На Шейндл он уже давно зарился, но пока она жила с Шалитом, не решался к ней подступиться. Когда же узнал, что Шейндл опять живет одна, ему никак не удавалось выпытать у Шалита, что, собственно говоря, у них произошло.