Георгий Черчесов - Прикосновение

Отбросив щеколду и распахнув калитку, он увидел старца и оторопело заморгал глазами. Поспешно отступил в сторону, промолвил:

— Входите, уважаемый Тотырбек. Извините, не ждали, но мы всегда готовы принять такого почетного гостя…

— Некогда! — грубо оборвал Тотырбек, мельком посмотрев на его босые ноги: — Даю тебе три минуты на сборы. Оденься — и на улицу! Поспеши. Помидоры гибнут!

— Помидоры? — переспросил хозяин дома.

— Да, там, на плантации, — пояснил Тотырбек и, кивнув на соседний дом, спросил: — А здесь кто живет?

— Япон, — ответил сельчанин и недобро усмехнулся: — Стучись к нему, может, он свой выходной на помидоры променяет.

Тотырбек не придал значения этой фразе, не насторожило его и то, что сельчанин не поспешил в дом, чтоб переодеться, а стоял у калитки и смотрел вслед им.

Предложение Тотырбека ввергло Япона в изумление:

— А какое я имею отношение к помидорам? У меня другой участок работы. Я за сад отвечаю перед правлением колхоза. А помидорами пусть занимается тот, кому за это платят.

И как ни старался Тотырбек внушить ему, что там гибнет урожай, Япон никак не хотел понять этого. И захлопнул дверь перед стариком.

Негодующий Тотырбек постучал в третий хадзар, потом в четвертый… Так от дома к дому, не пропуская ни одного, они с Русланом обходили улицы и каждому сообщали тревожную новость. И в ответ слышали разное.

— Ничего страшного. Перепашем, — пытался успокоить его тракторист.

— То есть как перепашем? — не понял Тотырбек.

— Как в прежние годы. Пройдусь плугом — никаких следов от помидоров не останется. Травку засеем.

— Ты что?! — замахнулся на него костылем старик. Не отскочи в сторону тракторист, Тотырбек огрел бы его по спине.

Кто-то засмеялся ему в лицо. Другой сослался на боли в пояснице, хотя вид у него был бодрый. Один посочувствовал, промолвив:

— Да, жаль. Помидоры на базаре по восемьдесят копеек кило. Дали бы мне этот участок — и ночью бы на коленях лазил, до последнего помидорчика подобрал…

Тотырбек в ответ лишь плюнул.

Но настоящее смятение внес в его душу Зелим. Он находился во дворе со своими тремя сыновьями. Сразу восемь рабочих рук! — обрадовался старик. Но в ответ на свою просьбу услышал гневную отповедь:

— Прошли твои времена, Тотырбек. Помню, как, бывало, ты вот так же непрошеным гостем приходил в дом и гнал всех подряд в поле. И в ответ никто пикнуть не смел. Теперь твои методы устарели. Зря ты пришел. И мне и моим сыновьям выходные дни гарантированы Конституцией.

От такой наглости у Тотырбека голос задрожал:

— Ты всегда был таким, Зелим. Всегда только в свою сторону греб!

— Ну и что? — ничуть не обиделся Зелим. — Я не стыжусь этого, а горжусь. Мужчина о родных должен беспокоиться. Каков глава семьи — такова и жизнь у его детей и жены. Мы вот никогда не жаловались на бедность, потому что я каждый день думал, что бы еще для них сделать. А ты и будучи председателем колхоза и теперь не о себе заботишься, а о том, как бы самому в глазах людей казаться бескорыстным. Кому-то это нравится, а я считаю глупостью. Сравни, как живут мои, — он развел руками, предлагая любоваться двухэтажным кирпичным домом, — веранда, кухня, добротный амбар, подвал, двор заасфальтированный, загон. Все это моими руками создано, и я горжусь этим. А что ты, Тотырбек, покажешь?

И семьи нет — бобылем остался, род твой с тобой прекратится. И не трясись так оттого, что я посмел тебе правду сказать. Не так ты жил, Тотырбек, не так.

— Не тебе, Зелим, судить об этом, не тебе!

— Почему не мне? У каждого есть голова — и может поразмыслить над тем, что видит. Или ты, благородный старец, рассчитываешь на большую память по себе после кончины? Так ты и тут ошибаешься. Сходи на кладбище, погляди, у кого памятники повыше и посолиднее. У таких, как ты? Чепуха! У тех, как ты говоришь, кто всю жизнь к себе греб. Так что ты, Тотырбек, свои дни посвятил не тому, чему следовало. И смерть, которая рано или поздно приходит к каждому, все расставляет на свои места. Не обижайся, но над моей могилой будет памятник втрое выше твоего.

Тотырбек видел настороженные глаза сыновей Зелима, испуганные лица выглядывавших из дверей и окон женщин. Не схвати его за руку Руслан, он и костыль пустил бы в ход. Он не помнил, как покинул этот хадзар, не помнил, куда намеревался пойти дальше. Лишь оказавшись у кладбища, он пришел в себя. Он все ворчливо спрашивал Руслана, почему совершенно не понимает односельчан.

Решетчатая изгородь из тонких нитей нержавеющей стали — мечта многих хозяйственников, которые ради получения ее готовы были — Тотырбек знал это по себе — пойти на любое финансовое нарушение, — легко бежала по выгону, спускаясь с лощины, густо заросшие кустарником, взбираясь на холмики. Площадь под кладбище была отхвачена щедро, с расчетом на многие годы вперед. Тотырбек давно не бывал здесь, пожалуй с того времени, как ему перевалило за восемьдесят. Щадя его, сердобольные односельчане во время похорон уговаривали Тотырбека не идти вместе со всеми к могиле, а оставаться со стариками, в ожидании поминок сидящими на скамейках по обе стороны ворот дома, который постигло горе. И вот теперь он ошибочно зашел к кладбищу с другой, южной стороны, где, как он полагал, по-прежнему находился вход. Но прежнего покосившегося забора из жердей уже не было, и ворот на прежнем месте не оказалось, и в поисках их Тотырбек, негодуя, двигался вдоль железной изгороди. Ему непременно хотелось попасть внутрь и отыскать те, первые три могилы.