Бела Иллеш - Тисса горит

Раньше я умел лгать только офицерам да жандармам, но теперь, слушая Немеша, я решил скрыть правду и от него. Конечно, в то время я еще не понимал так ясно, как впоследствии, зачем это нужно, но уже чувствовал, что хотя мы с господином правительственным комиссаром в одной партии, но он мне не товарищ, а враг.

— Итак? — со сладенькой улыбочкой спросил Немеш.

— Что ж, попробую, — ответил я.

— Прекрасно, прекрасно! Рад, что не обманулся в вас, товарищ Ковач! Кому-кому, а уж мне ли, старому участнику рабочего движения, не знать людей! Достаточно мне на кого-нибудь взглянуть, чтобы сказать, что он за человек. А эти бродяги еще осмеливаются с нами бороться! Словом, по рукам! Очень, очень рад, дорогой товарищ Ковач! Увидите, вам не придется раскаиваться в своем решении. Народная республика сумеет отблагодарить своих защитников. Безусловно! Теперь, что касается подробностей, вам об этом придется договориться с жандармским ротмистром Тельдеши. Он душой и телом наш. Отправляйтесь к нему в казарму, я сейчас напишу ему, и вы захватите письмо с собой. Ротмистр Тельдеши пожелает, несомненно, услышать от вас, дорогой товарищ, — сказал Немеш, прервав на минуту писание, — что обещал наменцам Гюлай за убийство Окуличани, своего давнишнего личного врага. Но, понятно, если вы не присутствовали при этих переговорах, то можете ничего не говорить. Ведь против Гюлая и так уже достаточно свидетельских показаний…

Немеш вручил мне запечатанный конверт и на прощание угостил папиросой с золотым мундштуком. Важнее всего для меня было то, что он отпустил меня без конвоя. Выйдя на улицу, я отыскал мастерскую, где работал Гюбхен. Он раза три навещал меня в больнице, но ему не разрешали видеться со мной наедине. Мне повезло: я застал старика в мастерской.

— Уехал ли Гюлай в Будапешт!? Да… в последний момент мне удалось устроить ему побег. Этот мерзавец Немеш вместе с Тельдеши устроили на него настоящую облаву. Поймай они его, растерзали бы на части… Вместо себя Гюлай оставил Секереша, бухгалтера кирпичного завода. Может, помнишь его? Все идет на лад, так ты и передай Гюлаю, если его увидишь. Теперь же тебе нужно немедленно убираться отсюда, потому что, если ты даже и ничего не сделаешь, тебя все равно опять засадят за то, что ты водил за нос правительственного комиссара. Через час отправляется поезд на Будапешт.

Час спустя я уже сидел в вагоне и на следующее утро был на Восточном вокзале.

В Будапеште я прежде всего бросился искать Отто. После тщетных поисков по кафе мне удалось под конец разыскать его квартиру. Он лежал на кровати и читал.

— Я лишь под утро вернулся домой, смертельно усталый, и, хотя уже целую неделю почти не смыкал глаз, мне никак не удалось заснуть… Вот лежу и читаю.

— Что читаешь, не Маркса ли?

— Нет, утопический роман. Такую, знаешь ли, книгу, Где описано, как люди станут жить при социализме.

— А откуда тот, что эту книгу писал, знает, как люди будут тогда жить?

— Знать он, понятно, не знает, но описывает так, как это ему представляется, как бы он этого хотел. Понимаешь?

— Конечно. И мне приходилось такие книги читать, только не понимаю, какой смысл их писать…

— Представь себе, что, сидя в тюрьме, ты в своем воображении рисуешь себе, как идешь куда-нибудь или купаешься, или, быть может, даже мечтаешь о женщине. Так же, видишь ли, поступает и автор этой книги — он мечтает о том, как хорошо будет каждому трудящемуся, когда сбудется настоящая свобода.

— А ты, Отто, того мнения, что социализм будет таков, каким он представляется этому сочинителю?

— Нет, этого я не думаю. Я уверен, что он будет не таким, каким воображает его себе человек, сидящий за письменным столом, среди четырех стен. Дело по-моему обстоит так. Тебе, наверно, тоже приходилось мечтать о какой-нибудь женщине, — женщине, которую ты никогда не встречал, женщине совершенной красоты, поразительного ума, исключительной доброты. И когда человек долго мечтает о такой совершенной женщине, то всей душой привязывается к этому образу. Потом появляется другая женщина, далеко не такая прекрасная и умная, и тем не менее мы любим ее в тысячу раз сильнее; она заставляет нас позабыть ту женщину-мечту, потому что она живой человек — кровь и плоть. Вот так же приблизительно рисуется мне и наше отношение к тому социализму, который наступит в действительности. Не так ли?

— Мне никогда не приходилось задумываться над подобными вещами. Да, кроме того, и к чему это? Пока важнее всего одержать победу, а там видно будет…