Николай Северин - Сын Олонга

— Отгадай, что держу?..

Дотрагивается до мешка Тохтыш: мягкое, пышное.

— Рысь…

Олонг отрицательно мотает головой:

— Соболь! — кричит Тохтыш.

— Нет…

Тряхнул прямо на костер из мешечка Олонг. Кругом по аилу взвились, засверкали в отблесках огня сединки на чернобурой шерсти, а лисица кверху взметнулась к дымовому отверстию. Прыгнула Тохтыш за лисицей, ухватилась за хвост…

От собачьего визга проснулась Тохтыш, рвется собака в дверь. Протерла глаза от сна, схватила ружье и выскочила из аила за урчащей собакой. Снежный ветер сыпнул в лицо, осколком светит луна, и бледные, точно закрытые полотнищем, звезды не помогают ей рассмотреть даль, но острое ухо не хуже собачьего ловит доносящиеся из горного ущелья отголоски волчьего лая…

Напирая на аил, кучей жмется испуганное стадо. На одном конце, опустив косматые рогатые головы, стоят гривистые яки, на другом прижались холками жеребцы. Жалобно блеют овцы, мычат коровы и тревожно ржут лошади. Тохтыш ласково кличет любимых кобылиц, хлопает по ляжке яков, ногой запихивает в стадо обезумевших баранов, покрикивает на собак, подпрыгивающих в злобном лае.

До утра, пока в густых облаках пропадут зеленящие долину звезды и месяц, ходит кругом аила Тохтыш. В утренних порывах ветра замолкают волки. Уставшая Тохтыш, вошла в аил, прикурнула у костра; снег с воротника и шапки осыпается на лицо, шею и каплями течет под грязную рубаху. Тохтыш улыбается весеннему сну; от шелеста бересты, кажется, шумят порожистые реки, от тающих снежинок в брызгах звенят водопады, и, откидывая руку на теленка, она слышит радостное мычание коров, ржание кобылиц, пасущихся в нагорных лугах Алтая.

Первой проснулась Тийбе. Она растормошила мать, хотя делать нечего: зимой не доит Тохтыш коров с подсохшими сосками, клочьями висит на баранах шерсть, и костлявыми ребрами жмутся у деревьев понурые лошади. Стадо радуется дню. Первые лезут за горными мхами бараны, а за ними разбегается остальное полуголодное стадо: коровы и лошади, разрывая снега, добывают блеклую траву летних цветений…

Стадо не видит весенних снов, но в дни теплых ветров радостно ржут лошади, и, вытягивая шеи, мычат коровы.

Чаще дуют теплые ветры, и капают талые снега. Чаще поет Тохтыш:

Закуривая трубку, Тохтыш бросает щепотку табаку в костер — жертву духу огня — и курит душистые травы пенатам аила.

Но Чен-ай, месяц ветров, злой, изменчивый месяц. В день угасания луны поднялась сильная буря. Скрипели ломающиеся кедры, летели в урагане с гор камни, выли в ветрах ущелья, сбросило в пропасть несколько баранов.

Тохтыш, протягивая руки к дымовому отверстию, молилась:

Грозный бог ветра крутил несколько дней, потом полил ливень, затушил огонь в аиле, растаяли снега. После ливня задул с севера хиус (холодный ветер). Застыла долина в ледяной корке, превратились в ледяные сосульки кедры; ветви, как жилы, чернели в льдинах. По лесу шел непрерывный треск: это под тяжестью льда ломались деревья. Оголенные мрачные горы застыли в фигурчатых рисунках. Обледенелые камни рисовались фантастическими фигурами допотопного мира. Снова дымившийся аил рисовался пленкой узорчатых льдинок.

После бури и дождя, в затихшее утро кинулись бараны на горы, но, обламывая рога, скатывались обратно; кровянили копыта коровы, стараясь пробить толстую ледяную корку, лошади ломали зубы, выгрызая из-под льда траву, стадо блеяло, мычало, ржало…

Напуганная Тохтыш заламывала грязные пальцы и вскакивала на неоседланную лошадь, мчалась к горам, объезжала ущелья, кричала:

— О-ло-онг!..

Эхо в пустозвоне прыгало по ледяным кромкам замерзшей земли. В воздухе, в свисте быстрого полета, летела стая рябчиков. Тохтыш подумала: «Хорошо быть птицей: замерзли почки на деревьях — они полетели в другую долину, где бог ветров не послал ледяной смерти…»

В ущельях с пронзительным лаем носились собаки, гоняясь за зайцами, сурками, козулями, которые целыми стадами убегали от голодной смерти. Все живое устремлялось к жизни. По долине за день проехало несколько семей, они не нарушили обычай гостеприимства и заехали в аил Олонга.

Пили толкан [19] Толкан — чайная похлебка, приготовленная на молоке или воде с мукой, солью, чаем и маслом. , ели баранину гости и говорили Тохтыш: