Илья Лавров - Девочка и рябина

Алеша слышит, как в темном зале сморкаются и всхлипывают. И сильнее всех и горше всех плачут двое — проводница и Воевода. Он, даже читая пьесы актерам, в грустных местах вынимал платок и, делая вид, будто вытирает пот, осушал глаза.

Медленно поплыл огромный, тяжелый занавес.

Алеша, не понимая, хорошо или плохо он играл, поднялся, стряхнул с себя снег, настриженный из бумаги.

Над головой послышалась возня — там на колосниках сидели Варя и Шура. Это они брали горстями из ведра снег и сыпали на сцену. Рядом с Северовым упал стоптанный туфель.

— Ой, извините, Алеша! — раздался хохот сверху. — Чуть на вас не угодил! С ноги сорвался!

— Это что за безобразие! — зашептал Караванов девушкам, торопясь отбросить туфель. Все участники вышли на поклон.

Зрители хлопали долго и дружно, занавес открывался и закрывался. Актеры вызывали Воеводу и Полибина. А Северову все время было неприятно и стыдно — он терпеть не мог этих вызовов и бесконечных поклонов. Все это ему казалось искусственным и чрезмерным.

Чтобы избежать разных преувеличенных поздравлений и поцелуев, он спрятался в укромный уголок, сел на какую-то лестницу. Когда вернулся в гримуборную, там уже было пусто и все разбросано. Ниточкой срезал налепленную горбинку носа, и она шлепнулась на стол.

Смеясь, мимо дверей прошли Караванов и Юлинька.

«Это тебе за все, это тебе за все, — твердил Алеша почти машинально. Подцепил пальцем вазелин, облепил лицо. — Малодушный! А как же дальше-то? Что же делать-то? — Ножичком из пластмассы, каким разрезают бумагу, соскреб с лица вазелин, смешанный с гримом. — Прозевал счастье, а оно было рядом. Все только говорил, мечтал, собирался…»

На огромном небе сплошная черная туча развалилась на множество кусков с серебряными от луны краями. Северов шел, глядя на это небо в лунных трещинах.

И вдруг он почувствовал, что больше не в силах сдерживать себя, и побежал переулками домой.

Ему вспомнился Нальчик, липовая аллея в парке, и как бродил он там с Юлинькой, и как прощался с ней при восходе, и как видел величавый полет земли.

«Разве такого мямлю можно любить? Краснобай! Ты так и жизнь, искусство, как Юлиньку, прозеваешь! Боишься тронуться с места. Занятый своей персоной, ты даже Караванова проморгал. А он, значит, был все время около нее!»

Взбежал по лестнице, бросился к комнате Юлиньки, постучал:

— Да, да! — тихонько крикнула она.

Алеша распахнул дверь.

Мальчики спали, а Юлинька, как всегда, в шароварах, в белом свитере, гладила платье. У ног ее лежал сеттер.

В глазах помутилось.

— Неужели все правда?

Юлинька стояла перед ним сумрачная.

— Не мучай меня. Ну, о чем же говорить, Алеша? — Юлинька отвернулась.

Северов молча вышел. Очутился в своей комнате, повернул ключ, привалился к двери.

В темное окно стукала мокрая ветка.

Учительница Зоя Михайловна, или, как ее звали подружки, просто Зоя, отправила Юлиньке записку: ее беспокоил Саня. Во-первых, он плохо читал вслух, а во-вторых, был уж очень замкнутым.

Еще занималась первая смена, и в школе стояла приятная тишина, а в учительской было пусто. Зоя, в сером, скромном костюме, сидела одна за шкафом на маленьком диванчике. Стоявший рядом скелет смотрел, как она перебирала тетради. За этим делом и застал ее Сенечка Неженцев. Он в кожаной куртке, в кепке на затылке, светлые глаза его дерзки.

«Неужели отец?» — подумала Зоя. Она сама работала после института первый год и была такой же молодой. Но Зое казалось, что ей удается выглядеть солидным педагогом, когда она хмурится и строго сдвигает шнурочки бровей, и они на переносице как бы связываются узелком. Она сделала это немедленно.

— Вы отец?

— Да! — сухо ответил Сенечка и, в свою очередь, сдвинул брови, тоже стараясь быть солиднее. — Что он тут натворил?

— Собственно, мальчик он очень дисциплинированный, прилежный. Но вся беда — замкнутый, сторонится товарищей!

— Это у него есть, есть! — Сенечка кашлянул баском, забросил ногу на ногу. — Буду бороться с этим!

— А как это вы хотите… бороться? — у Зои задрожали брови. Она была очень смешливой и считала этот недостаток ужасным. Чтобы не засмеяться, Зоя обыкновенно крепко сжимала зубы, играла желваками, и тогда лицо ее становилось почти свирепым.

— Ну как… лекцию прочитаю. Внушение сделаю по комсомольской… то есть по семейной линии. Ну и прочее. Возьму под особый контроль.

«Важничает! Тоже мне — папаша!» — подумала Зоя и, отвернувшись, тихонько посмеялась в платочек. Потом она все растолковала, дала советы.