Анатолий Дементьев - Прииск в тайге

— Вставайте! Горим!

Люди, разбуженные криком, не понимали спросонья, что случилось. Сообразив, подхватывали ведра, котелки, наполняли водой и бежали к амбару, поливая бревенчатые стены.

— Зотов там, — кричал Майский, — надо спасать его.

— Самое там ему место, — отозвался Иван Буйный. — Пожалели: табачку, спичек дали. Вот он и закурил. Пусть поджарится.

Сбили замок, распахнули тяжелую дверь. Навстречу людям повалил густыми клубами дым, жарко дыхнул огонь. Майский нагнув голову, прыгнул в дверной проем и сразу исчез.

— Куда тебя понесло, лешего, — заорал Иван. — Сгибнешь!

И бросился за начальником отряда. Каргаполов и Плетнев поливали водой амбар, женщины подавали им ведра. Окутанные дымом, полузадохнувшиеся, выскочили Буйный и Майский. Они тащили штейгера. Голова Авдея моталась из стороны в сторону.

— Жив? — спросил Алексей Каргаполов.

— Кажись, кончился, — глухо ответил Иван.

Через полчаса пожар потушили. Все перемазались сажей, страшно устали. На траве, закрытый с головой одеялом, лежал Зотов. Он задохнулся в дыму и обгорел. Причину пожара так и не выяснили. Видимо, штейгер случайно бросил зажженную спичку в сено, и огонь быстро распространился по амбару.

…В полдень разведчики свернули палатки, навьючили лошадей. Провожая гостей, Никита подходил к каждому и крепко жал руку.

— Прощай, Никита Гаврилыч, — взволнованно отвечал Александр Васильевич. — Нет, лучше до свидания. Мы скоро встретимся. Спасибо за все, и не забудь, о чем я говорил. Подумай.

Долго стоял Плетнев с непокрытой головой, глядя вслед отряду. Ветер шевелил его темные, с редкими сединками, жесткие волосы. Всадники спустились в низину, показались опять. Кто-то еще раз помахал рукой таежнику. Вьюга, побежавшая было за геологами, вернулась, села около хозяина и тоже уставилась мордой в ту сторону, куда уехал отряд.

Старательский поселок за последние годы сильно изменился. На месте сгоревших изб стояли новые, добротные, под тесовыми крышами. На левый берег Черемуховки шагнул широкий мост. От него тянулась ровная улица. Самым большим домом во всем поселке была заново отстроенная контора Советского прииска. Над ней полоскался обтрепанный ветром красный флаг. Есть теперь в Зареченске и магазины, и почта, и даже клуб.

На вторые сутки к вечеру отряд разведчиков благополучно прибыл в Зареченск.

Майский зашел в приисковую контору, но там, в виду позднего часа, уже никого не оказалось. Инженер сел на крыльцо, закурил, ожидая, не подойдет ли кто из служащих. Лошадь его стояла у коновязи, понуро опустив голову, изредка шлепала толстыми мягкими губами, подбирая с земли рассыпанный овес. Докурив папиросу, Александр отвязал Буланого, вскочил в седло и направился к дому, в котором квартировал. Навстречу шли отработавшие смену старатели, негромко переговариваясь, светили огоньками цигарок. Майский свернул в проулок и остановился у небольшой избы. Здесь он снимал комнату у старушки, жившей с сыном-инвалидом Савелием. С гражданской войны Савелий вернулся на костылях. Сейчас он работал счетоводом в приисковой конторе.

Въехав в распахнутые настежь ворота, Александр отвел Буланого под навес, расседлал и пошел в избу. Хозяева пили чай из помятого, но ярко горевшего начищенной медью самовара. На чисто выскобленном столе — куски калача из темной муки, крынка с парным молоком, блюдечко с мелко наколотым постным сахаром.

— Наши-то ребята как признали его — озверели. Давайте, говорят, сами учиним суд, — рассказывал матери Савелий, устало прихлебывая чай из глиняной кружки. — Мы, говорят, ему покажем, почем нынче пара гребешков.

— Да неужто он? — недоверчиво спросила старушка и туже затянула на подбородке концы изношенного, но чистого ситцевого платка.

— Он самый. Морду-то никуда не денешь, вылитый отец.

— Вот отчаянный, — не то осуждая, не то сожалея и удивляясь, промолвила старушка. Увидев Майского, Савелий оборвал рассказ и уже другим голосом приветствовал горного инженера.

— С приездом, значит, Александр Васильич. Давно ли из тайги? Садись чаевничать с нами.

Хозяйка, увидев квартиранта, засуетилась, пододвинула ему табуретку, достала единственный в доме стакан.

— Может, штец похлебаешь с дороги-то? Шти горячие.

— Спасибо, Марфа Игнатьевна, есть не хочу, а чаю выпью с удовольствием.

— Чай-то у нас морковный, Ляксандра Васильич, настоящего давно уже не видывали.