Кирилл Шишов - Золотое сечение

С этими мыслями Стальрев Никанорович провел субботний вечер, и даже во сне ему мерещились в полусумраке цеха огненные водопады раскаленной стали, гул гигантских вентиляторов дутья и медленный, скрипящий поворот кованых грушевидных сосудов. Он стоял в спецовке возле желоба и опалял лицо, радовался малиновой губчатой пене шлака, тяжелому ровному потоку стали, что, рассыпаясь искрами, падал в дымящееся чрево ковша. Ему было хорошо и от томящего жара, от которого сохли губы и палились брови…

Однако привычная последовательность и четкость мышления заставили его утром обдумать более реальные, будничные проблемы, встающие перед ним после достигнутого с Задориным уговора. Главной проблемой становилась взаимная стыковка курсов строительного обучения, на которых должен был учиться столь необычный поток вечерников. За короткий срок дать знания, равные по полезности шести годам обычного курса, — такое мог сделать человек, хорошо понимающий и «красную нить» специальности, и все лишние, второстепенные ее отклонения. Грачев знал, что многое из того, что читается по академическим программам рядовым студентам, потом редко, а порой и никогда не встречается на практике, а служит лишь гимнастикой ума.

Но как это сделать конкретно с такими фундаментальными дисциплинами, как теоретическая механика, сопромат, физика, химия, — он, естественно, не представлял. Ему нужен был свой человек на факультете, который бы стал ему союзником не по обязанности, a по желанию, чтобы его лекции могли свободно воспринимать пожилые практики-выпускники техникумов, из которых, по уговору с Задориным, должна была состоять первая группа. В нее, естественно, вошел и сам Акинфий Кузьмич, потребовавший себе право пропускать некоторые лекции ввиду занятости. Группа должна была заниматься с осени по вечерам по максимально загруженной программе дневного отделения. Трест обязался увязать сроки планерок, бухгалтерскую оплату и множество сложных вопросов.

Грачев обдумывал, кого бы поставить во главе задуманного дела. И тут снова вспомнил о доценте Кирпотине — весьма неприятном для него своеобразном педанте, который, однако, упорно противостоял всем давлениям и модным изменениям в программе высшей школы. Ходили слухи, что он читал лекции по довоенным конспектам, а студентов величал «граждане учащиеся», но это были детали. Главное, он методично изгонял из института лентяев, маменькиных сынков и увальней. Отсев приводил к тому, что старшекурсниками становились только подготовленные, а порой и оригиналы, остромыслящие юноши и девушки. Грачев знал, что марка выпускников его вуза за последние годы выросла в глазах министерства именно из-за приличной общей подготовки инженеров, способных освоить порой весьма далекие от их прямого назначения новые виды профессий. Кроме того, Кирпотин мог быть полезен персонально Задорину, чтобы выразить на языке математики его железобетонные новшества…

Все это заставляло Грачева и раньше, хотя и холодно, лояльно относиться к чудаковатому Кирпотину. Нынче же такой человек мог просто выручить, если такое подойдет ему лично, даже… Грачев, скрупулезно отбиравший и изучавший личные дела преподавателей своего вуза, стал припоминать мелкие факты и детали, характеризующие лектора теоретической и строительной механики.

Да, старик определенно чувствовал себя обойденным, обиженным. Начав деятельность в Пермском университете еще до войны, он добрался до доцента без ученой степени только в его, Грачева, институте, да и то по решению местного Ученого совета, искавшего преподавателей со стороны. Тогда Грачев не вникал особенно в дела строителей и, вручая старику диплом доцента, прикинул, сколько лет тому оставалось до пенсии. Но теперь Кирпотин, видимо, был бы не прочь побыть лет пять заведующим кафедрой, раз даже ввязался в строительную механику и суетился вокруг строительного факультета.

Кстати, новая секретарша как-то ненароком упомянула, что живет рядом с Кирпотиным и что тот — не в пример сегодняшним мужьям и отцам — особенно педантичен в домашних заботах и даже дочери — выпускнице десятого класса — сам заказал платье для школьного бала. И хотя Грачев не был сентиментален, он почувствовал сейчас, что незаметный прежде человек нуждался в участии и вполне заслужил быть замеченным…

И тогда Грачев, уже не колеблясь, набрал номер домашнего телефона доцента Кирпотина…

В седьмом часу утра Терентий уже работал в саду, где постоянно ночевал с приходом теплой июньской поры. Он любил ранние рассветы, белесый утренний туман над озером. Сад этот, выращенный вместе с матерью, давал ему ощущение близости к природе, все больше радовал возможностью чувствовать свою мужскую силу и, кроме того, дарил свободу и независимость… Он невольно тяготился мелочной опекой матери, и потому, ссылаясь на посаженные впервые в этом году помидоры (рассаду мать выращивала в горшочках с марта), охотно уезжал в сад при малейшей возможности.