Иван Машуков - Трудный переход

— Деньги украли! Десятку!

Он бросился с кулаками на Генку.

— Ты украл! Отдавай, гад!

Майдан зашумел.

— Не брал я, — стал отпираться Генка. — Хоть обыщите…

— Отдавай, а то я тебе всю душу вытрясу! — не отступал Кузьма.

— Может, у тебя никакой десятки и не было? — усомнился кто-то из игроков.

— Что, я дурак, что ли, — обиделся Кузьма. — Был рубль, тройка, а потом ещё десятка! Четырнадцать рублей было!

— Не брал я, — повторял Генка. — Напрасно на меня говорят!

— Что ты к парню привязался? — неожиданно пришёл на помощь молодому Волкову Селиверст Карманов. — Говорит же он, что не брал!

— Верьте вы ему! Ну, берегись, Генка! — погрозил Кузьма кулаком в последний раз. — Не попадайся мне в узком переулке!

С этими словами мужик вышел, сердито хлопнув дверью.

Игроки переговаривались:

— Последнее дело — из кисета деньги тащить…

— Удавится теперь Кузьма из-за десятки!

Генка понял, что его оправданиям не поверили. Но именно с этого случая на него обратил внимание Селиверст Карманов. Чтобы уплатить проигрыш, Генка взял у брата из амбара пять мешков пшеницы. Он продал этот хлеб Селивёрсту. Карманов стал ссужать младшего Волкова деньгами. Постепенно Генка попал в зависимость от Селивёрста. Карманов приводился кочкинскому барышнику свояком: «Могу девку Федосова за тебя высватать», — обещал парню Селиверст. Генка млел от восторга. Карманов начал приглашать Генку к себе, чем ещё сильнее привязал его. Незаметно Генка оказался на сборищах у Сели-верста.

Приходил, как будто «на огонёк», — посидеть, потолковать о том, о сём Лука Иванович Карманов, Селивёрстов родственник. Лука Иванович принадлежал к той же старой породе крутихинских «уважаемых людей», что и Платон Волков. Поглаживая длинную белую бороду, он говорил раздумчиво, неторопливо. Вообще во всех движениях его виден был человек, знающий себе цену.

— Хлебозаготовки эти… они… конечно… озлобляют мужика. Да. Справному-то хозяину от хлебозаготовок этих хоть в петлю… — осторожно выбирая слова, говорил Лука Иванович.

— В петлю! Лучше скажите вы — как хлеб не везти? — перебивал его Селиверст.

— Как же не повезёшь? Заставят.

— А не везти — и всё! — резко взмахивал рукою Селиверст. Но идти на такие крайности немного находилось желающих в Крутихе. Лука отлично понимал это и осаживал Селивёрста. Генка прислушивался к тому, что говорил умный и, как ему казалось, добрый старик Лука Иванович.

— Читал я в газете, — начинал Лука. — Они, видишь, заводы будут строить, воздвигать. Вот и нужен им хлеб-то наш. Заводы-то небось не прокормят. Железо — оно железо и есть. Его не угрызешь. А хлебец-то мяконький… Пойдут на уступочки!

— Петля нам, петля! Доведут нас! Не уступочек ждать, а подыматься надо! — горячился Селиверст.

— Если, конечно, власть не спохватится и по-другому не повернёт… — многозначительно поглаживал бородку; Лука.

Генка вместе со всеми слушал эти откровения. Но у него было своё. Ему казалось, что при помощи этих взрослых, серьёзных людей он добьётся заветной цели. Только бы ему сделаться полным хозяином на старой усадьбе Волковых! Он бы женился на кочкинской девке. Не стал бы больше занимать деньги у Селивёрста, а, пожалуй, сам бы дал ему… Да что! Уж тогда бы он развернулся!

Но всё вышло иначе. Оказалось, что Селиверст его только поманил. Давая ему деньги, Карманов на него рассчитывал..

Однажды на сборище у Селивёрста было упомянуто имя Дмитрия Мотылькова.

— Мотыльков — самый вредный человек у нас в Крутихе, — говорил сквозь зубы Селиверст. — Сапожков и все другие делают то, что он велит… Убрать его надо!

Все сразу замолчали, как только Селиверст произнёс эти слова. А Генку обуял страх, потому что Селиверст пристально поглядел на него…

Теперь это же имя гонит его прочь из Крутихи. Ему ни за что нельзя встречаться с Селивёрстом Кармановым. Если же он с ним встретится, тогда… Генка боялся об этом подумать.

У него уже пропала охота ликовать по поводу своей ловкости и потешаться про себя над оставшимися в Крутихе милиционерами. Усталый и не уверенный в том, что идёт правильной дорогой, Генка угрюмо оглядывал степь. Ночь близилась к концу, перед рассветом стало как будто темнее. По низине задымился вихрь, закружились снежинки, треснуло, зазвенело что-то в ближнем овраге. Но это были обычные звуки холодной предвесенней ночи, и Генка к ним уже успел привыкнуть. О близости леса уже можно было судить по кустарникам, росшим на невысоких холмах и по краям оврагов. Вдруг совсем близко раздался протяжный и тоскливый волчий вон. Генка застыл неподвижно, вглядываясь в темноту. Он слыхал, что волков много в Скворцовском заказнике, отсюда они распространяются по всей округе. Генка неуверенно сделал шаг вперёд и сразу же увидел зверя.