Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

— Живы, здоровы мои-то — Пров и Василий? Сколько время писем не шлют.

— А за кого голосовать в собрании?

— Откуда пленных немцев и австрияков для работы достать?

— А как на войне, страшно, чай?

— Почему соли, керосина, мыла и мануфактуры нет?

— Погодите, братцы, — уже усталый отвечал Хомутов. — Погодите. Вот вечером ударим в колокол, созовем мирскую сходку и поговорим. Обо всем поговорим.

В обед у Хомутова в избе собралась солдатская сходка. Одиннадцать земляков-односельчан, вооруженных, одетых в серые шинели солдат, из разных частей и фронтов, чинно сидели на лавках, луская семечки, а иные стоя курили — кто папиросу, а кто махорку.

— Товарищи. Вот, думаю я, поговорить нам надо, — сказал Хомутов, когда все были в сборе.

— Солдаты посмотрели на него и перестали говорить между собой.

— Товарищи, дозвольте мне.

— Валяй, накручивай.

— Мы все, братцы, на фронтах были и кровь проливали, — неожиданно для себя громко и складно стал говорить Хомутов. — Жизней своих не щадили мы, семьи бросали на голод да на разор. А за что, други? Большевики правду говорят, что по глупости да темноте. Разве помещик наш, толстопузый Панский, потерял на войне что? По-старому с крестьян семь шкур дерет.

Что от войны получили мы? Жены гулящими пошли. А от слободы? Разве нам это слобода, когда у помещика земля, а жандарм над нашими семьями верховодит? Товарищи, пора нам за ум взяться.

— А что же делать-то? — безразлично и сплюнув в сторону, спросил рыжий солдат в кавалерийских штанах.

— Делов-то много. Перво-наперво нам власть своя нужна — совет организуем. Кулаков не пустим, а волостное правление разгоним. Бедняков да батраков в совет.

— Это ты правильно сказал.

— Да, это верно.

— Что правильно, то правильно, да по шеям наложат за мое почтение.

— А мы-то что же, ответ дать не сумеем?

— Еще как!

— И крестьяне поддержат.

— Прямо горой стоять будут крестьяне.

— Вот, братцы, — продолжал Хомутов. — Я, как член полкового комитета и делегат, думаю так. Давайте наметим, кого в совет. Крестьянам растолкуем, да и изберем.

— А сколько человек, как думаешь?

— Да-а-а-а, — замялся Хомутов. — Да для почину человек двадцать.

— Ну-к что ж! Мы согласны, — сказал солдат в обмотках. Подумав немного, он поднялся и добавил: — и думаю я, товарищи, Хомутова перво-наперво в совет. Он и покажет, как и что.

— Правильно, Хомутова в совет.

— Кого ж еще!

— Я, товарищи, не против, только вертаться мне в часть надо, — возразил Хомутов. — Как члену…

— Всем нам вертаться надо.

— Вот дело сделаешь и вертайся.

— А еще кого? — спросил Хомутов, не возражая уже против своей кандидатуры.

— Граблина Семку. Тоже солдат он.

— А еще?

— Да хоть бы меня, — быстро сказал проворный старик Грушин, унтер-офицер запаса, по ранению выбывший в чистую отставку.

— Поработаем… А то что же. Надо на общество поработать.

— Правильно… Как сознательный.

— А потом Гаврикова.

— Да Корнева.

— Да старика Прокопия Бочкова — он бедняк и трех сынов на войне убило.

— Бочкова — это верно.

— Учителя можно нашего, Митрофанова. Он грамотный и с нами будет, как секретарь.

— И еще…

В полчаса список был готов.

— А теперь вот что, братцы, — заявил Хомутов. — Нужно нам своего комиссара военного, — это раз. Да земельный комитет свой — человечков шесть — это два. Нечего волынку тянуть с землицей.

— Верно.

— Грушин — раненый, проведем его. Он большевик. Комиссар хороший будет.

— В самую точку.

— А в комитет по земельным давайте проводить бедноту.

— Туда же Хомутова брата, Павлушку.

— Хочь и вор, а парень на-ять.

— Какой вор?

— Не трепись зря, у тебя что взял?

— Зря сидел парень. Что, мы не знаем?

— Он, можно сказать, леворюционер — помещика ухлопать хотел, да не вышло.

— Ничего, Павлуха. Теперича посчитаешься с Панским.

— Уж будьте покойны, товарищи. Посчитаемся, — ответил Павел. — А вором не был и не буду.

— Да, это верно.

— Значит, вечером созовем сход.

— Созовем.

— Чего тянуть!

— Тянуть-то нечего.

— А если сопротивление будет?!!

— Что ж, на войне не был? Ухлопаем, и весь сказ!

— Не становись поперек дороги.

— Еще, товарищи, дозвольте слово… Дисциплина, значит, по-военному и никаких гвоздей.

— Правильно, — поддержали эти слова семь-восемь голосов.

— Кулачье-то сговорилось, и нам надо сговориться. Помещик да кулаки будут водку и деньги давать — так не брать.