Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Идем, — предложил Богородица.

Вдоль Большого порядка шла «улица». На бревнах против школы сидела толпа. Гармонист играл «страдание», девушки пели:

Едва успевала окончить прибаску одна, другая затягивала свою:

Третья пела следующую:

Лев давно не слыхал прибасок; он, улыбаясь, слушал состязание девушек:

Лев оглянулся, Богородица исчез.

«Вот подлец, — подумал Лев. — Кралю ищет».

— Мишка! — крикнул он. Ответа не было.

Другая пела:

Состязание длилось больше часа. Казалось, запас прибасок у девушек неиссякаем. А гармонист все так же скучающе, положив голову на гармонь, выводил «страдание».

Лев поискал среди девушек и парней Богородицу, не нашел и побрел по селу. У речки он встретил новую «улицу». Эта направлялась в соседнее село. Впереди шагал гармонист, по бокам его, словно охрана, шли певуньи. Остальные растянулись по дороге, спорили, грызли семечки, притоптывали каблуками.

Сзади шли мальчишки; они орали прибаски, изображали взрослых. Одного из них мать тащила домой, подгоняя шлепками. Парнишка визжал и вырывался.

— Ой, не буду, ой, не буду, маманя!

— Подлец, — ворчала мать. — Безотцовщина! Вот я тебе. Был бы дома отец, он бы с тебя шкуру содрал!

Лев шел вслед за матерью и сыном. Женщина вошла в дом Сторожева.

«Уж не Митя ли это?» — подумал Лев.

— Привела? — спросил кто-то из темноты хриплым голосом.

— Привела. Ты бы выпорол его, Андриян.

— Пори сама! Митька! — послышался опять тот же голос. — А, Митька, в ночное поедешь?

— Не по-е-еду!

— Я вот те не поеду, шельмец. Я тебе не мать, враз выпорю.

— А я убегу.

— Я те убегу. Ну, кому сказал? Марш спать, разбужу рано.

Голоса утихли.

«Мальчик, видать, в отца пошел — с норовом», — подумал Лев и решил завтра же увидеться с женой Сторожева.

В темноте он наткнулся на каких-то женщин; они сидели у крылечка, неторопливо разговаривали, щелкали семечки.

Лев подсел к ним.

— Кто это? Ваня, это ты?

— Нет, не Ваня.

— Незнакомый?

— Незнакомый.

— Он с поповичем из города приехал. Я его давеча видела. Так, что ли?

— Правильно.

— Ну, как у вас в городу?

— Помаленьку.

— В городу хорошо, — убежденно сказал кто-то. — Отработают срок, ручки в брючки, и с мадамой гулять. Прогуляются и чай с ситным пьют.

Все сидевшие вдруг заговорили, перебивая друг друга о городской легкой жизни, о нарядах, о ситном хлебе и калачах.

— Вовек до городских не дойдем, — сказала женщина, сидевшая рядом со Львом.

— Ну, не скажи, — отозвались с верхней ступеньки. — Еще как дойдем.

— Уж не ты ли?

— А может, и я.

— Погляди на нее, бабы! Ольга-то про чего болтает, батюшки. Барыней быть собирается.

— Не барыней, а вообще. Батька говорит, артель — верное дело.

— Пойди ты, куда подальше. Артель, артель! Землю им дай, трактор им дай. А-артельщики. Кто у нас в артели-то? Андрей Козел да Пашка глухой? Работнички!

— Да ну вас, бабы, расквакались, — остановила спорщиц женщина, только что вышедшая из избы. — Споем, что ли?

— А верно, спойте, — попросил Лев. — Знаете, эту — «Я коров доила».

— Знаем, знаем. Оля, запевай.

Оля законфузилась, начала отказываться, ее долго упрашивали. Наконец Лев подошел к ней, попросил спеть.

— В городе такого не поют небось? — сконфуженно прошептала она. Лев попросил еще раз. Оля немного помолчала и запела.

выводила Оля.

Бабы хорошо вторили Оле. Они пели эту песню с детства, они помнили, как пели ее их матери и их бабки.

— Пойдемте спать? — предложила одна из баб, когда допели.