Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

Отшагав утром шесть километров — туда-обратно — на юг, шесть — тем же порядком на север, Антон Ильич отбросил от комля ветлы слой слежавшейся травы, поплевал на ладони, вонзил лопату на полштыка в землю… И остановился, вспомнив, читал где-то, если воздух коснется материи, давно лежавшей в земле и с виду будто свежей, она тотчас превратится в пыль.

И решил дать знать своему начальству: снеслись бы с военными властями, пусть пришлют сведущего в этих делах человека.

Снова припорошив то место землей и травой, Антон Ильич пошел искать могилу Люды. Чтобы убедиться, не ошибся ли он, не примерещилось ли ему все это, не обманули ли солнечный луч, скользнувший по вершине холма, и рокот самолета. Там, где похоронили Люду, вспомнил Антон Ильич, грунт был сухой, песчаный. В нем долго сохраняются останки человека.

Теперь лицо Люды уже не расплывалось, как раньше, в смутных видениях Антон Ильича. Нет, он не забыл ее золотистые волосы под солдатской шапкой, ее глаза с поволокой, звонкий голос и заливчатый смех, ее сплюснутый у переносицы нос, ее деловитую незаметность , уютную и женственную, как у той, что полторы недели согревала его своим житьем-бытьем рядом с ним.

Встретились они случайно в штабе полка, стоявшего в селе, куда Люда бегала за водой для раненых, и сожженного потом немцами. Люде и Антон Ильичу так и не пришлось сказать друг другу о своей любви, но это было понятно и без слов. Каждый из них знал, что теперь они всегда будут вместе и только смерть может разлучить их. Когда Люда в часы затишья встречалась с Антон Ильичом, ее глаза были полны радости и счастья. Лишь один раз поцеловал Антон Ильич свою возлюбленную. Солдаты беззлобно подшучивали над ним, но он не обижался, потому что знал, что и они радуются любви, пришедшей внезапно.

Люда даже не охнула, когда осколок снаряда сразил ее, склонившуюся над могилой командира. Сжав скулы, одеревеневшими губами прикоснулся Антон Ильич к ее холодеющему лбу.

Антон Ильич нашел то место, где, по его расчетам, должна быть могила Люды. Слеза капнула на сухую, порыжелую траву, из-под которой пробивалась молодая прозелень. И, сминая ее, пал на землю Антон Ильич…

…Люба нашла его лежащим возле разрытой могилы, куда она не посмела заглянуть.

И жалобно выла Зорька, сидя на краю откоса.

1976

Вот так каждое утро, часов в семь, а то и раньше, он приходил в лагерь, садился на бугорок и немигающими глазами смотрел на наши палатки, на машины, на женщин, готовящих завтрак, на речку, что катила быстрые валы, на развесистые старые-престарые ивы, росшие в два ряда вдоль берега и образовавшие тенистый, далеко уходящий свод, где мы расположились, чтобы пожить на воле пять-семь дней.

За ивами, примыкая к проселочной дороге, расстилался луг с пожухлой травой: кое-где возвышались кусты и росли сливы, принадлежавшие близлежащему колхозу. Впрочем, вряд ли он имел хоть какой-нибудь прибыток от этих деревьев, потому что ватага мальчишек очищала их, когда сливы были еще неспелыми, и лишь на верхушках сохранялись ягоды, черные, глянцевитые, отливавшие блеском на солнце.

По лугу бродило колхозное стадо. Единоличных стерегли ребятишки до девяти лет; те, что постарше, работали дома или в общем хозяйстве, помогая отцам и матерям.

Колхозное стадо оберегал этот странный парень лет тридцати. Был он поджарый, среднего роста, с лицом и глазами, ничего не выражавшими, ну абсолютно ничего; никакого проблеска мысли я не приметил в его тупом, равнодушном взгляде, обращенном к лагерю и ко всему, что находилось в нем.

Мы привыкли к его безмолвному обществу и перестали докучать обычными в таких случаях вопросами: откуда он, сколько у него коров, да что он получает за свою работу. На наши расспросы парень отвечал непонятным бормотанием.

Иногда приглашали его разделить с нами завтрак; он отрицательно мотал головой. Предлагали ему яблоки и груши. Фрукты он брал и жевал без всякого аппетита, равнодушно и молчаливо, слабым кивком благодарил за угощение, и снова бесстрастный взгляд устремлялся во что-то неведомое.

В полдень он собирал коров, гнал их к илистой части берега, коровы входили в речку и долго пили, а парень, опершись на посох, терпеливо ждал.