Виталий Бианки - Собрание сочинений. Том 1. Рассказы и сказки

Охотник всегда был первым разведчиком своего края. Кто знал родные места лучше охотника? Бродил ли он с ружьём или сидел с удочкой на берегу, — природа для него всегда становилась источником радости познания, радости раскрытия её больших и маленьких тайн, её богатств.

Ружьё и удочка охотника! Какая удивительно живая сила была заложена в них. Это они поднимали охотника и рыболова чуть свет. Вели в самые глухие лесные дебри, заставляли обшарить все хоженые и нехоженые места. Исследователем, следопытом, краеведом становился каждый настоящий охотник. И нередко именно по его следу шли потом учёные и путешественники.

Счастье тому, кто встречал на заре своей жизни такого бывалого охотника, мудреца и поэта, влюбленного в красоту родных лесов и полей, знающего сложную и многообразную жизнь животных. Посидишь с ним в шалаше на утренней или вечерней зорьке, походишь по болотам, намокнешь под дождём, обсохнешь у костерка, и хоть сам-то, может, ещё и ничего не добудешь, но зато сколько увидишь, услышишь, узнаешь! И заронят эти встречи искру охотничьей страсти, а если в это же время займёшься ещё и наукой, тогда станешь не только охотником, а и натуралистом. Совсем по-другому начнёшь смотреть на природу. Видеть и понимать её станешь лучше, зорче, правильнее. Так соединятся внутри человека охотник и учёный. И лес перестанет быть местом добычи, учёный будет здесь искать и находить ключи к её тайнам и богатствам. А если проснётся при этом радостный дар владения художественным словом, станет тогда следопыт-натуралист поэтом родной природы. Ружьё утеряет для него свою привлекательную силу. Разве можно истреблять красоту живого мира! И поэт становится охотником за волшебным словом, о котором мечтал ещё в самом раннем детстве.

Так пришёл в советскую литературу Виталий Валентинович Бианки, и более тридцати пяти лет шёл он этой тропой охотника-следопыта-писателя.

Есть, по его образному выражению, среди людей переводчики с языка природы на наш человеческий язык. И к нему самому относятся те слова, которыми он, уже на закате жизни, представлял читателям своих литературных учеников:

«Растения и животные, леса и горы и моря, ветра, дожди, зори— весь мир вокруг нас говорит с нами всеми своими голосами. Но мы ему не внемлем.

Только малые дети разговаривают с ним на своём языке, и непонятный лепет их сам звучит для нас как журчанье ручья, шелест леса, перекличка птиц. Детьми мы долго учимся языку взрослых. А когда наконец научаемся выражать свои мысли словами, уже не можем рассказать, о чём мы беседовали с цветами, птицами, облаками: забыли.

Так со всеми, кто не сохранил в душе ребёнка. Язык стихий, язык всего мира чужд им: они не понимают, да и не хотят понимать его.

Но много среди нас людей, и взрослыми не утративших связь со своим детством. Жадно внимают они голосам леса и моря, шуму ветра и пенью птиц. И бессловесный их язык рождает в душе таких людей смутное воспоминание о том далёком времени, когда мы сами были землёй. И чем-то волнуют, чем-то сладки нам эти неясные, эти невыразимые воспоминания. Не потому ли, что скоро опять забудем мы нашу человеческую речь — и превратимся в прах?

Мы не умеем рассказать об этих ощущениях другим людям.

И есть среди нас редкие люди: широко раскрытыми глазами ребёнка смотрят они на мир, чутко внимают всем его голосам — и всё, что он рассказывает им о себе, переводят для нас на наш человеческий язык. И мы, люди, не утратившие любви к бессловесному миру, радуемся их рассказам, всё равно — в стихах они или в прозе, сказка это или строго реалистическая повесть. Эти люди — поэты.

В своих сказках и рассказах они золотым ключом — волшебным ключом любви — открывают нам тайную сокровищницу земли-матери и солнца-отца — отца и матери всей и всяческой жизни. А в той сокровищнице полно неведомых нам красот и чудес.

В каждом поколении у каждого народа родятся поэты — люди, так же хорошо понимающие бессловесный язык стихий, как и немой язык человеческой души. И каждый из них может обратиться ко всем людям стихами поэтов уже минувших поколений: