Тоскливо маячит сквозь пургу дверь сарая, закрытая на висячий замок, там содержалась прежде Бурена. С сеновала свесился клок прошлогоднего сена, а над ним пустой темный провал, словно беззубый рот, раззявленный в беззвучном крике.
— Все зря! А уж ходу назад нет, не поправишь. И молодость загубила, и здоровье сюда положила, а весь труд сгинул, — кому он нужен! Не те у людей мысли, не те заботы…
На комоде лежит раскрытая Библия. Это Лизавета дурачится и читает. На пожелтевших, хрупких от ветхости страницах веселые слова: «Песнь песней царя Соломона». Кто-то, наверно, Лизавета, подчеркнула чернилами:
«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ея. Если бы кто давал все богатства дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением…»
— Отвергнут с презрением! — повторила Марфа Васильевна, захлопывая книгу и бросая ее в комод.
Всю свою жизнь, сохраняя эту книгу, искала она в ней утешение и подтверждение забот, трудов, а даже и там, в книге, сказано против нее: «…Отвергнут с презрением».
Корней поставил лопату к крыльцу, отряхнулся от снега и вошел в дом.
— Бросил? — спросила Марфа Васильевна.
— Бесцельно убирать, — сказал Корней, раздеваясь. — Уляжется пурга, уберу. Эх, разыгралась…
Лизавета принесла из поленницы колотых березовых дров, положила к плите. Отдало от дров стылой берестой.
— Затопить бы все печи, — попросила Марфа Васильевна. — Студеный ветер-то! Я потом задвижки закрою.
— А сумеете?
— Да уж, поди-ко, сумею! Эвон с кухни палку возьму и дотянусь.
Дрова в печках горели жарко, пыхающий огонь бился об чугунные дверцы, в подтопках падали каленые искры.
— Кровь стала плохо греть, мерзну, — прислонившись к печке, поежилась Марфа Васильевна: — Вот жить бы теперь да жить, внучку дождаться. Ты бы мне девочку сначала-то выродила, Лизавета!
— Как знать? — засмеялась Лизавета. — Может, и девочка будет!
— Да, сегодня на гулянке-то шибко не трясись, не прыгай, сберегай себя, — посоветовала Марфа Васильевна. — И водку не пей. Ежели что, лишь рюмочку красного.
— За Новый год выпить придется, — из своей комнаты, бреясь, сказал Корней. — За Якова тоже…
— Не сидится ему дома-то! — покачала головой Марфа Васильевна — Эко место, Алтай! Велика же наша земля. Ох и велика! У нас падера на дворе, а утресь по радио слышала, где-то еще дожди падают.
Лизавета положила в паровой утюг углей из печки, наладилась гладить себе платье.
— Ты бы, Лизавета, которое получше выбрала платье, — пощупав материал, посоветовала Марфа Васильевна. — Чтоб не хуже других!
— Как бы вино не сплеснуть.
— Экая беда! Выстираешь да на каждый день в носку пустишь.
Лизавета выпрямилась, взглянула на нее тревожно.
— Может, нам не ходить?
— Пошто?
— А вместе с вами и встретим Новый год.
— Мне одной не впервой оставаться. Вот угреюсь, к ночи чаю напьюсь и спать лягу. Ключи-то от ворот с собой возьмите, не то станете стучать, пока из постели выберусь.
Перед их уходом пошутила:
— Вы и за меня рюмочку выпейте. Хоть единственную за жизнь-то.
Она хотела еще добавить: «Ну, благослови вас бог хорошо отгулять праздник!» — но придержалась, с ее богом получились нелады. Как он может влиять на судьбу, если судьба происходит от самих людей?
— Ставни на окошках закрыть? — спросила Лизавета.
— Не надо! Пусть и сюда, ко мне, сквозь окна праздник заглянет!
Пуржит. Бьет снегопадом в стекла и в стены. Березовый жар сгоняет морозные узоры.
— В кои-то веки, — сказала Марфа Васильевна себе, — надо и мне, пожалуй, отметить.
Она включила все лампы, какие были в горнице, в спальнях, на кухне и даже на веранде. Из репродуктора лилась музыка. На плите закипел чайник. Марфа Васильевна перелила кипяток в самовар и сделала свежую заварку. Еще два часа оставалось до конца старого и до начала Нового года. Прихлебывая чай из блюдца, Марфа Васильевна старалась не думать о прошедшем, — все прошедшие смолоду годы остались позади, как голый лес на проезжей дороге. Достала из шкапчика шкалик водки, налила себе рюмку, и вдруг ударило ее что-то под левую грудь. Перехватило дыхание. Придерживаясь обеими руками за стену, через силу передвигая опять каменеющие ноги, она с трудом вышла на веранду. Морозный воздух обдал лицо. На минуту стало легче, но удар повторился еще сильнее, губы пересохли. Тогда, скинув крючок и открыв дверь во двор, она только успела сесть на запорошенную ступеньку, положила голову на колени и уже последним усилием еще раз вздохнула…
Читать дальше